В связи с проведением в фандоме Reborn Big Bang и активным участием в нем авторов и артеров Reborn fest! временно прекращает работу до октября. Желаем вдохновения и трудолюбия всем участникам Reborn Big Bang!
Голосовать может любой желающий — от своего профиля, анонимные голоса модераторами не засчитываются. Публичные аккаунты в голосовании не участвуют. Авторы работ также могут принять участие в голосовании, однако не имеют права голосовать за собственные работы.
Читателям нужно выбрать три лучших работы по их мнению. В случае, если вы проголосуете, за две или четыре работы, ваш голос учитываться не будет.
Бетам нельзя голосовать за фанфики, которые они бетили!
Форма для голосования:
3 балла — Работа №... 2 балла — Работа №... 1 балл — Работа №...
Работа №1 — У каждого своя война (Занзас, Колонелло; джен; G; скетч) Работа №2 — Значит, будем молчать? (Занзас, Луссурия, Сквало, ОМП; джен; PG-13) Работа №3 — Будда оставался безмятежным (3YL!Занзас, 3YL!Реборн, 3YL!Цуна; джен, преслеш ; PG; экшен) Работа №4 — Уравнение с одной переменной (TYL!Занзас/TYL!Цуна, TYL!Занзас/TYL!Цуна/TYL!Гокудера; слэш; NC-17; романс) Работа №5 — Поздоровались (Занзас, Скуало, Ламбо, Савада и Ко; джен; PG-13; юмор) Работа №6 — Разбитые часы (Занзас, Хибари, Фонг, Бестер; джен; PG) Внеконкурс! Работа №7 — Пустота (Занзас/Сквало; слэш; R; драма)
Название: Пустота Автор: *** Бета: отсутствует Выпавший персонаж: Сквало Пейринг|персонажи: Занзас/Сквало Категория: слэш Рейтинг: R за мат Жанр: драма Размер: 777 слов Саммари: Однажды кто-то сошел с ума. Дисклеймер: Отказываюсь. Предупреждения: Условно ER, мат.
читать дальшеСквало рядом не было. И уже давно. Сначала это не бросалось в глаза, и Занзас беспечно расстреливал потолок в гостиной, выписывая обычными пулями ровные два икса, кормил Бестера, играл в карты с Бельфегором, потом глушил литрами вискарь и зло смеялся над собственными шутками. Остальные молчали – ждали, когда его попустит.
Леви смущенно бубнил что-то про важное задание, куда Сквало срочно пришлось уехать, а Луссурия со вздохом поправлял на себе капитанский китель и протягивал Занзасу наполненный стакан.
На пятый день беспробудного пьянства Занзас проснулся в отличном настроении, принял душ, побрился и спустился в столовую.
– В общем, так, слушайте сюда, – Занзас вытянул ноги на краю стола и просверлил офицеров тяжелым взглядом.
– Я даю ровно минуту на то, чтобы мне сказали, где целую неделю шляется мой, мать его за ногу, стратегический капитан.
Занзас вытащил один из пистолетов и демонстративно положил на стол рядом с собой, другой рукой достал мобильник и в тысячный раз набрал Сквало. Бездушный голос на том конце провода уверял, что такого номера не существует, Занзас чертыхнулся и сунул телефон в карман.
Занзас заметил, как схлестнулись взглядами Луссурия и Маммон, Леви сидел, уткнувшись в тарелку и, кажется, боялся дышать.
– Я жду, – Занзас постучал указательным пальцем по массивным наручным часам.
– Он в Либерии, босс, – сказал, наконец, Луссурия.
– Очень хорошо, – сказал Занзас, – ну и какого хрена я не могу ему дозвониться?
– Вчера он выходил на связь, босс, вы спали, – сказал Маммон, – я лично с ним общался. Он сказал, что скоро вылетает домой.
Занзас легонько потянул Маммона за капюшон и засмеялся при виде того, как тот дернулся и сильнее вцепился в складки одежды.
Занзас перевел взгляд на стоящую столбом прислугу:
– Я должен жрать это остывшее дерьмо? – он отпустил Маммона, давая понять, что разговор окончен.
***
Сквало ворвался в комнату Занзаса поздней ночью, стремительный и неизбежный, как цунами, пропеченный на солнце, с выгоревшими волосами, пахнущий пылью и зноем.
Прижался небритой щекой к занзасовой руке и шепнул:
– Я сейчас.
Занзас, прищурившись от яркого света, смотрел, как Сквало раздевается.
– Чуть половину отряда мне не положили, пидары, – сообщил Сквало, стряхивая с себя штаны и заходя в ванную. Дверь он никогда не закрывал.
– Чей был заказ? – спросил Занзас, лениво потянулся к бутылке и глотнул прямо из горла.
– Савада просил прикрыть своих шестерок из семейки черножопых, – проорал Сквало сквозь шум воды.
– Савада заебал.
– Точно.
Сквало вышел из душа абсолютно голым, на ходу вытирая волосы, и нажал кнопку выключателя.
Комната погрузилась во мрак, а Занзаса внезапно накрыло волной небывалого покоя. Сквало был рядом, только руку протяни. И Занзас протянул. Отвел с лица влажные волосы, потерся носом о шею, лизнул ключицу. Тревога последних дней растаяла в горячих болезненных поцелуях, тяжелом дыхании и глухих стонах.
Сквозь тяжелые портьеры пробивался день, Занзас нащупал рядом с собой пустую постель: Сквало уже не было.
– Куда он опять ухлестал?
Луссурия сидел в скайпе и чуть не подпрыгнул при виде босса. С монитора пялился Савада собственной персоной.
– Мусор, – кивнул Занзас Саваде и повернулся к Луссурии, – так, где Сквало?
– И тебе привет, Занзас, а кто такой Сквало?
– Ты, блядь, уже совсем там ебнулся, Савада.
Луссурия поспешно захлопнул крышку ноутбука, прежде чем Занзас выпустил в него всю обойму.
– Скажешь Сквало, чтобы пришел ко мне.
Занзас развернулся и вышел, краем глаза зацепив, как Луссурия чуть дрожащей рукой утирает пот со лба.
Сквало нашелся в кабинете Занзаса.
Сидел на столе и чертил какую-то схему, завесившись волосами. Занзас подошел к нему сзади и прижался губами к взъерошенной макушке.
– Они думают, я ничего не вижу и не понимаю.
– Подожди, – отмахнулся Сквало, – у меня тут шикарная идея нарисовалась.
Занзас рассмеялся и смахнул бумаги со стола.
–Занзас, твою мать, не сейчас же!
Возмущение Сквало потонуло в шорохе снимаемой одежды.
Потом Занзас курил, стряхивая пепел на ковер, а Сквало лежал головой у него на животе, теплый, реальный.
Занзас погладил гладкую, почти безволосую грудь, очерчил пальцами несколько тонких белесых шрамов.
Настоящий. Его Сквало. А что если…
– Я не помню, когда это началось. Я делал вид, что ничего не происходит, а они делали вид, что я не свихнулся, и подыгрывали. А я не знал, чему верить.
Занзас прицельно отправил окурок в напольную вазу.
– А может все наоборот, – не удивился Сквало, – это они все ебнулись в конец, а ты самый нормальный.
А может тебя и правда не существует, подумал Занзас, а может я трогаю пустоту, трахаюсь с пустотой, разговариваю с ней же.
– А может однажды миры сдвинулись с места, и они тебя просто забыли, а я не смог, – сказал он вслух.
Венка на шее Сквало под рукой Занзаса билась рвано и дергано. Часы на стене мерно отсчитывал секунды, и в такт этому тиканью Занзас стал впадать в дрему. Он знал, что проснется один, но сейчас Сквало был рядом, а об остальном он подумает завтра.
Голосовать может любой желающий — от своего профиля, анонимные голоса модераторами не засчитываются. Публичные аккаунты в голосовании не участвуют. Авторы работ также могут принять участие в голосовании, однако не имеют права голосовать за собственные работы.
Читателям нужно выбрать три лучших работы по их мнению. В случае, если вы проголосуете, за две или четыре работы, ваш голос учитываться не будет.
Бетам нельзя голосовать за фанфики, которые они бетили!
Форма для голосования:
3 балла — Работа №... 2 балла — Работа №... 1 балл — Работа №...
Работа №1 — Сдалась мне твоя машина (Дино, Скалл; джен; PG) Работа №2 — Smile (Дино/Хибари; слэш; G) Работа №3 — Золотое сердце (Реборн, Дино/Цуна; джен, слэш; PG-13; ангст) Работа №4 — Услуга (Дино, Спаннер; джен; G)
Внимание! Ввиду малого количества работ на фестивале, Работа №4 допускается до участия в голосовании!
Название: Разбитые часы Автор: *** Выпавший персонаж: Фонг Пейринг/персонажи: Занзас, Хибари, Фонг, Бестер Категория: джен Рейтинг: PG Дисклеймер: персонажи принадлежат Акире Амано Предупреждения: не помню канон, кажется, там все не так было
Название: Поздоровались Автор: *** Бета: *** Выпавший персонаж: Ламбо Бовино Пейринг|персонажи: Занзас, Скуало, Ламбо, Савада и Ко Категория: джен Рейтинг: PG-13 Жанр:трагедия юмор Размер: драббл, 639 слов Саммари: Ламбо шалит, пули свистят... Дисклеймер: всё принадлежит правообладателям Предупреждения: обсценная лексика
читать дальше Когда-то Занзас пообещал себе, что убьет этого сопляка при следующей встрече. С тех пор они пересекались целых два раза – если учитывать воспоминания о неслучившемся будущем, конечно, – а Савада Тсунаёши всё ещё жив. Более того – вот-вот официально станет боссом семьи, оябуном, как говорят японцы.
Снизу донесся грохот, вслед за ним – звонкий детский смех и громкая брань на дикой смеси японского, итальянского и чёрт ещё знает каких языков. – Нья-ха-ха! Не догонишь, Глопудера! – Вро-о-ой!!! Савада, убери эту мелочь, пока чёртов босс не… – А ну не смей орать на Десятого! – тут же отозвался вонгольский хранитель Урагана. Занзас, потихоньку зверея, подумал, что если не пристрелить Саваду сейчас, то когда же ещё? Сам ведь пришел, повод дал – судьба. Совсем рядом снова громыхнул взрыв, Занзас напряг память и вспомнил, что телёнок Бовино часто швыряется гранатами. В другое время он порадовался бы, что его оппоненту досталось в хранители такое ходячее бедствие, но сейчас оно носилось по его, Занзаса, особняку и ломало все подряд. А ломать что-либо в штабе Варии позволялось только боссу. И какого дьявола они вообще припёрлись? Занзас встал с кресла и направился к дверям, вытащив пистолет и намереваясь поджарить немного говядины на ужин. Внезапно дверь отворилась сама, а из-за нее высунулся тот самый телёнок и обшарил любопытным взглядом кабинет, старательно игнорируя его владельца. Занзас сжал пистолет, чувствуя, как растет зародившаяся минутой ранее волна бешенства. Охреневший мелкий мусор сделал шажок в комнату, и Занзас вскинул пистолет. – Ламбо! В дверях появился Савада, и Занзас, молниеносно прицелившись в будущего Десятого, нажал на курок. Савада дернулся вниз и в сторону, пропуская выстрел над собой, пытаясь заодно схватить теленка. Однако Ламбо, до которого так и не дошло, что его едва не испепелили, рванул прочь, рассмеявшись. – Ты чего, Занзас? – Савада, казалось, испугался только за мелкого, и Занзас ощутил, что злится еще больше. Раньше этот мусор дрожал от страха, завидев его, ходил на негнущихся ногах в его присутствии, а теперь что? Никакого ужаса в глазах, только беспокойство. – Какого хрена вы здесь делаете? – выдавил из себя Занзас, не опуская пистолет. – А… прости, Ямамото просто хотел заехать поздороваться со Скуало, а Ламбо убежал и… – Поздоровался? – виноватый вид Савады сделал своё чёрное дело: Занзас почувствовал презрение к этому жалкому червю, а рука с пистолетом опустилась машинально – пусть живет и мучается. – Да, конечно. И мы сейчас же уедем, – Савада понял всё правильно. – Ламбо, хватит уже дурачится, и… Нет, не трогай это! Занзас обернулся посмотреть, что там такого увидел Савада, что испугался больше чем выстрела, и уронил челюсть. Нахальный телёнок стоял на столе и держал в руках стакан с виски, а, услышав волшебное слово «не трогай», ухмыльнулся и сделал глоток.
Занзасу показалось, что время застыло. Вот драгоценные капли прекрасного янтарного напитка исчезают в глотке пятнистого недоразумения, вот на его лице появляется недоумение, вот контуры губ ползут вниз, а на глаза наворачиваются слёзы…
Из ступора Занзаса вывел вопль Ламбо, по мощности не уступающий даже крикам Скуало: – А-а-а! Это не сок, это яд! Ламбо отравле-е-ен! Ва-а-а!!! В следующую секунду Савада сгреб орущего малыша в охапку и рванул к спасительно приоткрытому окну.
– Хи-хи, Глопудера, тебе надо бантик… Дай Ламбо-сан тебе завяжет, хи-хи… – Д-д-десятый! Он что – пьян? – Не спрашивай даже… – Тсуна устало уронил голову на спинку переднего сиденья, стараясь забыть произошедшее, как кошмарный сон. – Врой, тебе еще повезло, придурок! Если бы он бутылку с бухлом уронил – чёртов босс за вами до самой резиденции Вонголы гнался бы! – Ха-ха-ха, а так только до ворот, – рассмеялся Ямамото. – Это было экстремально круто! – добавил Рехей. – Вам весело, а мне вечером этот пиздец разгребать, – фыркнул Скуало, старательно крутя баранку. – Эй, напомни-ка нам, когда это ты стал нашим водителем? Машина не резиновая, – заворчал Гокудера. – Подвинься, голова-газон, ты уже и так чуть ли на коленки мне садишься. – На коленки, – захихикал Ламбо. – Сладкая парочка… – Что ты сказал, тупая корова?!! Скуало подумал, что лучше бы он остался в штабе получать стаканами в голову от Занзаса. – Слышь, пацан. Больше никогда не заезжай ко мне поздороваться. Вообще никогда, понял? – Окей, – беззаботно ответил Ямамото.
Название: Уравнение с одной переменной Автор: *** Выпавший персонаж: Лал Мирч Пейринг|персонажи:TYL!Занзас/TYL!Цуна, TYL!Занзас/TYL!Цуна/TYL!Гокудера Категория: слэш Рейтинг: NC-17 Жанр: романс Размер: миди, 8050 слов Саммари: Они нужны друг другу, но один не догадывается об этом, второй боится, а третий – ничего не ждет. Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет Katekyo Hitman Reborn! принадлежат Амано Акире. Автор материальной прибыли не извлекает. Предупреждения: X27 ER, X2759 первый раз, мат, таймлайн – пост-TYL. При написании фика Лал не пострадала.
читать дальше— Смешно, — сказал Реборн, едва успев понять, где находится и что произошло. — Сначала из сопляков, пускающих слюни на голые сиськи, вырастают самоуверенные болваны вроде вас. Потом эти болваны проебывают все, что можно и чего нельзя. А потом те самые сопляки разгребают за ними дерьмо, попутно успевая пускать слюни на сиськи. Загадка природы.
— Я и не ждал благодарности, — пробормотал Цуна. — Тоже мне, новость, болван и болван, не привыкать. Только к чему ты сиськи приплел, не понимаю.
— Я все помню, — Реборн усмехнулся и соединил взглядом Цуну, Гокудеру и Лал. Как-то у него это получилось легко и похабно, так что даже Лал покраснела и выругалась.
Цуна тоже помнил, вот только память подростка была ярче его собственной, как будто размытой долгим небытием. И реакции казались Цуне по-мальчишески острыми, болезненными и глупыми. С Гокудерой, похоже, творилось то же самое — он с трудом держал себя в руках.
— Не обращай внимания, Десятый, — слишком громко сказал он, и его интонации опять же напомнили Цуне не привычного Гокудеру, серьезного и надежного, а того, давнего, оравшего «Десятый» по поводу и без повода, доставлявшего кучу проблем и, чего уж там, немного пугающего.
— «Не обращай внимания», — передразнил Реборн. — Теперь у вас обоих идет носом кровь от кое-кого другого, верно? Да и Лал занята.
— Хватит уже! — Лал обожгла Реборна сердитым взглядом, развернулась так резко, что собранные в хвост волосы хлестнули по щеке, и умчалась. Наверняка к Колонелло, и за нее оставалось только порадоваться. Радоваться ли за себя, Цуна пока не знал. И совершенно точно не мог порадоваться за Гокудеру. А Реборн как будто специально пытался уколоть побольнее — то ли злился за собственную смерть, то ли решил, что мало их воспитывал раньше.
Однако Цуне было уже не четырнадцать, и терпеть молча он не собирался. Спорить тоже смысла не было, Реборна это лишь позабавило бы. Поэтому он обернулся к Гокудере.
— Пойдем, дела не ждут. — Добавил уже на ходу: — Я рад, что ты жив, Реборн. Увидимся.
И даже совесть не мучила, когда Гокудера захлопнул за ними дверь. Наверное, впервые за десять лет Цуне так отчаянно хотелось вернуться в Италию. База под Намимори, каждая дверь, каждый коридор будто раздваивались в сознании — он слышал и видел то, чего видеть не мог, воспоминания перемешивались, за каждым поворотом всплывали яркие хаотичные картинки. Цуна ощущал себя одновременно мальчишкой в кроссовках и в куртке нараспашку и боссом в застегнутом на все пуговицы пиджаке. Боссом, который чуть не угробил Вонголу вместе со всем миром, и мальчишкой, который этот мир спас.
— Ты в порядке? — Гокудера преградил путь, и Цуна разглядел за его плечом выход. А он и сам не понял, куда так стремится. Наружу, на воздух, прочь отсюда. Убраться поскорее подальше и придти в себя.
— В норме. Ты? — Гокудера кивнул слишком поспешно. Цуна не поверил, но спорить не стал. — Собери хранителей, я должен, — он нервно оттянул тугой узел галстука, — поговорить с вами. И… просто увидеть должен.
— Тебя искал Занзас, — медленно, будто через силу сказал Гокудера, отводя взгляд.
Цуна откинулся спиной на стену, от нахлынувшей слабости предательски подогнулись колени. Он не думал, что Занзас еще здесь. Хотел, но даже не надеялся.
— Вария?..
— Все тут, — отрывисто бросил Гокудера. — Вечером улетают.
— Мы с ними. Давай через час в столовой, она не так сильно разрушена. Найди всех, я подойду.
Надежный, близкий, снова собранный Гокудера со взрослыми, абсолютно больными глазами, уходил молча, а Цуна слушал его шаги, чувствовал себя последним мерзавцем и ничего не мог с этим поделать.
По привычке — неправильной, детской — он полез за мобильником в карман брюк, не нашел и успел испугаться, пока сообразил поискать во внутреннем кармане пиджака. Когда вызывал Занзаса, руки все еще подрагивали. Хотел спросить, почему Занзас не позвонил сам, а передал через Гокудеру, но не успел ничего.
— Я тебе не секретарша! — оглушительно проорал в ухо Сквало. — Савада, это ты? Хватай машину, тащи уже сюда свою задницу, и я тебе наконец врежу! Нет, босс! Ты врежешь потом, после тебя нихрена не останется!
Что-то грохнуло, Сквало выругался и отключился. Цуна еще пару секунд послушал отрывистые, раздражающие гудки и тоже нажал отбой. Привычный, знакомый мир. Все хорошо. Все правильно. Все получилось. От облегчения бросило в пот. Мальчишка из десятилетнего прошлого стоял у Белой машины, держал за руку Кеко и улыбался. Босс из десятилетнего будущего сжимал трубку и думал о человеке, которого хотел видеть сейчас больше всех остальных.
Цуна вытер лоб ладонью и сорвался с места. Ему позарез нужна была машина.
С такси в Намимори проблем не было, с пробками — тоже, а вот с сознательностью таксистов — еще какие. Это в Италии можно накинуть за срочность и только жмуриться в ужасе, когда машина, визжа покрышками, срезает поворот или проскакивает на красный. Японские водители соблюдали правила свято, и за десять минут аккуратной езды Цуна совсем извелся. Почти вбежал в гостиницу, едва дождался лифта, и в номер Занзаса ввалился встрепанный и взбудораженный. Сердце колотилось так, будто бежал от самой базы, а еще — было страшно. Не знал, что скажет, и успеет ли вообще что-то сказать.
В номере было тихо и пусто, на столике рядом с перевернутой вазой лежал мобильник. На роскошном ковре, удивительном для Японии, валялись белые лилии — переломанные стебли, раздавленные головки. Горько-сладкий душный запах забивался в ноздри. Цуну затошнило. Он, мальчишка, сидел в гробу, весь в этих отвратительных цветах, и не понимал, что происходит.
Цуна вздрогнул, сморгнул морок и увидел Занзаса. Тот вышел из ванной мокрый, разгоряченный. Неторопливо вытирал волосы, смотрел исподлобья. Хоть бы прикрылся, сволочь, с внезапной нежностью подумал Цуна и спросил сдавленно:
— Бить будешь?
— Долго и со вкусом. Так, чтобы месяц на задницу сесть не мог. Чертов придурок. — Занзас отшвырнул полотенце, и Цуна рванулся по ковру и лилиям — к нему. Занзас был мокрый, горячий, настоящий. Цуна вжался лицом ему в шею, обхватил руками. Если б мог — разревелся бы, но слез не было, только горло болело от сухих спазмов.
Занзас крепко стиснул в ответ. Злился, но за этой злостью Цуна чувствовал облегчение, очень похожее на его собственное.
— Все помнишь?
Цуна кивнул, сразу насторожившись. Предчувствие не подвело.
— И я кое-что помню. Твой отвратительно наглаженный труп в цветочках.
Снова тошнотворно запахло лилиями. Цуна вдруг представил, как Занзас, пыльный и уставший после боя, входит в этот люкс, видит вазу и приходит в ярость. Подпалины на обоях. Раздавленные цветы. Сквало успокаивал, или сам опомнился и сунул голову под ледяную воду? Такое уже случалось, но никогда еще — из-за Цуны.
— Твой мусор… — Занзас усмехнулся, и Цуне стало еще хуже. — Чуть рядом не лег. Пришлось вливать в него виски. Помогло.
— Спасибо, — снова мучительно захлебываясь виной, выдохнул Цуна. О том, что чувствовал тогда Гокудера, страшно было даже думать. После всех лет…
Затрясло, стоило только представить эту картину: Занзас, Гокудера, виски, тяжелое молчание, редкие сдавленные слова, наверняка бессвязные — то, что заменяет слезы мужчинам, которые не плачут.
— Я сказал этому дебилу, что ты не мог так просто сдохнуть. Потом, когда повылазили эти мелкие, картинка нарисовалась почетче. Но ты… Савада Цунаеши, заслужил хорошую трепку.
Он говорил медленно, с тяжелыми паузами, будто с трудом подбирал слова, а на самом деле — наверняка просто пытался сдерживать ругань, но Цуна и так отлично представлял все, что Занзас мог бы и имел право ему сказать.
— Прости. Я не мог…
— Заткнись. И так болтал больше чем надо. Ты, конечно, мудак, но на твоем месте я бы поступил хуже.
— Знаю, — Цуна выпрямился, заставляя себя прекратить назревающую истерику, поймал взгляд Занзаса. Стало легче: от Занзаса пахло гелем для душа, слишком резким, но этот запах перебивал тяжелый аромат лилий. — Наверное, пару месяцев назад сказал бы, что именно поэтому я на своем месте, а ты на своем. Но сейчас я начал сомневаться. Так что, — он усмехнулся, невольно копируя ухмылку Занзаса, — ладно, заткнулся. Просто спасибо за Гокудеру. Он… ну, ты же знаешь.
Стало неловко: обычно они не касались этой темы, а сейчас был не лучший момент. «Наверное, проблема в том, — растерянно подумал Цуна, — что слишком многое сразу хочу сказать и услышать. Как будто у нас времени — только те полчаса, что остались до разговора с ребятами».
— Да уж знаю. Но не понимаю, какого хрена мы сейчас тут стоим и треплемся о твоем влюбленном мусоре? Ты зачем приперся?
— За всем сразу. Увидеть тебя. Убедиться, что ты еще хочешь меня видеть, даже если в морду дашь. Сказать, что люблю.
Занзас помолчал, разглядывая так пристально, будто видел в первый раз. Спросил с пугающим спокойствием:
— Убедился? Я не хочу тебя «видеть». Я хочу засунуть тебя в кровать, но твои придурки тебя из нее вытащат, я уверен. Так что катись-ка ты… к ним, пока отпускаю.
Цуна кивнул.
— Вечером летите? Мы с вами. Я с ребятами поговорю и…
— Пошел вон! — рявкнул Занзас. Развернул за плечи и толкнул к двери. — Без виски в самолет не пущу. Ты мне должен.
Цуна сжал дверную ручку и улыбнулся. В первый раз в этом новом, спасенном мире.
Уйти было сложно, но он все-таки ушел, и даже сумел не обернуться на пороге. Не хватало только получить от Занзаса стаканом в лоб.
*** Голоса и шаги стихли, и Цуна расслабленно откинулся на спинку кресла.
— Наверное, все не так плохо, как я думал. Хибари с Ямамото справятся здесь, мы с тобой разберемся с делами в Италии, о Мукуро позаботятся Хром и Рехей, о девочках — Ламбо и И-Пин. Но почему у меня чувство, что я забыл о чем-то важном?
— Ты просто еще не перестроился, — Гокудера слегка пожал плечами и закурил очередную сигарету. — Расслабься. Перестань грызть себя за то, что уже закончилось, и начинай думать о текущих проблемах. Занзаса видел?
Сложно было не заметить слишком жадного, неделового интереса, но Цуна постарался хотя бы сделать вид.
— Да, все в порядке. Мы летим с ними, я договорился. И… в целом тоже в порядке.
Гокудера раздавил недокуренную сигарету, сказал ровно:
— Хорошо.
Он смотрел то ли в стену, то ли вовсе в никуда, и Цуна наконец-то решился.
Самым трудным оказалось встать и сделать те три шага, которые отделяли его от Гокудеры. Взять за руку, сжать холодную ладонь. А потом — подхватило и понесло, как в бою, когда ведет не разум, а инстинкты и интуиция.
— Гокудера. Когда ты перестанешь себя изводить, скажи? Кому хорошо от того, что тебе плохо? Мне? Занзасу?
— Ну уж этому точно похрен, — огрызнулся Гокудера. И только потом до него дошло, о чем, собственно, говорит. В глазах мелькнула паника, стыд, боль. — Десятый… зачем ты? Не надо. Не трогай!
— Когда тебе больно, больно и мне, — Цуна притянул его к себе, прижал голову Гокудеры к груди, так что тот наверняка слышал, как прямо под щекой бьется сердце. — Не могу больше молчать. Виноват, знаю, перед тобой — больше, чем перед всеми. Я ведь не слепой, вижу. Одного понять не могу, как тебя угораздило еще и с Занзасом?
Гокудера дернулся, попытался отстраниться, но Цуна не отпустил, обнимал все так же крепко, пока не услышал напряженное:
— Он знает?
— Может, догадался бы, если б дал себе труд приглядеться. Он не дурак. Просто привык, что ты смотришь только на меня. Но, правда, Гокудера — как? Я ведь помню, когда у нас все начиналось, ты его на дух не выносил.
Вышло немного ехидно. До Реборна далеко, конечно, но Цуне все равно стало легче: Гокудера давно научился сдерживать эмоции, и достучаться до него настоящего иногда не выходило ни у кого, но сейчас он ничего не скрывал, и его даже хватало на насмешки.
— Сравнил, — невесело улыбнулся Цуна и опустился перед Гокудерой на пол, оперся на его колени, глядя теперь снизу вверх. Он уже перешел привычную черту, нарушил границу, которую провели однажды они оба. Теперь неважно – остановишься или зайдешь немного дальше.
Гокудера молчал, смотрел спокойно — он давно ничего не ждал. А Цуна, наоборот, пытался справиться с волнением. Он знал, что все могло быть иначе, не случись с ним однажды Занзас, такой же внезапный, как цунами в Намимори, и необратимый, как пуля, попавшая в цель. Но если бы Занзас случился позже, если бы Гокудера поторопился, если бы сам Цуна раньше научился понимать и видеть некоторые вещи…
Гокудера протянул руку, провел костяшками по скуле, и Цуна перехватил его пальцы, прижал крепче. Они горько и едко пахли табаком. Цуна закрыл глаза и вдохнул этот привычный, родной запах глубже.
— Я решил… — голос подвел, Гокудера откашлялся и сказал уже нормальным «рабочим» тоном, каким обычно говорил о текучке и докладывал о плановых посетителях. — Сначала решил, что в этой заразе наверняка есть что-то человеческое, раз ты стал находить его общество приятным.
Цуна фыркнул, мотнул головой.
— Гокудера, ты японской лирики обчитался? Еще скажи, что мы отдыхали душой, глядя на облетающие лепестки сакуры и любуясь на луну. Общество приятным, надо же.
— Десятый! — возмутился Гокудера, и Цуна подумал, что будь они все еще теми мальчишками, Гокудера уже наверняка сидел бы красный от смущения. Но не теперь.
— Ладно, — покладисто согласился Цуна. — Я понял. Ты решил, что я не мог связаться с конченым мудаком.
— Сначала, — повторил Гокудера. — Потом решил присмотреться как следует. Присмотрелся, — закончил он со злостью. — Давай закроем тему. Поздно уже, пора ехать. Это ничего не изменит, я тебе обещаю.
А Цуна как раз очень хотел бы пообещать, что все изменится. Потому что нельзя вот так молча ломать себя — год за годом, всю жизнь. Но обещания сами по себе точно ничем не помогут, поэтому он сказал другое:
— Просто знай, ты так же дорог мне, как Занзас. Без тебя — немыслимо.
— Знаю, — Гокудера кивнул и вдруг обнял, порывисто и крепко. Ухо обожгло быстрым, жарким шепотом: — Я знаю, Десятый, но я — лишняя переменная в вашем уравнении, так всегда было и так всегда будет. Это неважно, важно, что ты здесь, что этот самый мудак оказался прав. — Он резко отстранился и взглянул на часы. — Пойдем.
*** — Виски, — сообщил очевидное Цуна, выставляя на стол сразу две бутылки. — Как раз то, которое для тебя держал. Кабинет в руинах, а сейф цел.
У Занзаса здесь хранился и собственный запас, но стребовать бутылку с босса Вонголы — это была давняя и азартная игра.
— Ну открывай, раз приволок.
Занзас удобнее устроился в кресле и вытянул длинные ноги. На начищенных сапогах бликовал яркий свет ламп, а расслабленная поза намекала на то, что он собрался провести здесь отличную мирную ночь и никакая сила его отсюда не сдвинет.
Кусок темнеющего неба в иллюминаторе, виски, наверняка меню как минимум из десяти блюд, расторопная длинноногая стюардесса и вся Вария на посылках в соседнем салоне. Занзас терпеть не мог летать, поэтому обустраивался с максимальным комфортом и в итоге превратил свой самолет в черт знает что. Здесь даже кресла были под стать ему — монументальные, с широченными спинками. Внушительных размеров бар, ковер, в котором ноги тонут по щиколотку и тянет свалиться в него, как в траву. Цуна даже думать не хотел, в какую сумму мог вылиться такой спецзаказ — в конце концов, Маммон не убился, подбивая счета, значит, все не так уж смертельно.
Зато лететь здесь было по-настоящему удобно. Для полной иллюзии дома не хватало только кровати. Иногда Цуна об этом жалел — в основном потому, что валяться на ковре Занзас категорически отказывался. Он вообще трахался где угодно, только не в самолете — Цуна до сих пор не понимал, почему.
Он не стал звать стюардессу, сам вытащил из бара стаканы, сам вскрыл бутылку и плеснул. Себе — на два пальца, Занзасу — половину. Подумал, что Гокудера сейчас наверняка переругивается со Сквало: Вария тоже праздновала, а он собирался работать.
— Ну и чего застыл? — лениво спросил Занзас и требовательно пошевелил пальцами. Цуна молча подал ему стакан. Сел, утонув в мягком кресле. Пить не хотелось, а вот сидеть так, рядом с Занзасом, почти касаясь его плечом, было хорошо.
Помолчали. Занзас допил виски, подлил себе сам, покосился раздраженно.
— Если ты всю ночь будешь смотреть в одну точку с такой рожей, я тебе все-таки врежу. Говори уже. Или катись отсюда к своему мусору и не действуй на нервы.
Цуна моргнул, встрепенулся. Оказалось — и правда смотрит куда-то перед собой, не соображая, что видит, зато пытаясь услышать, что делается в соседнем салоне, а в груди скребет неясная тревога. А ведь решил уже, что нужно подождать, подумать, не форсировать события…
Улыбнулся виновато:
— Знаешь, оказывается, к тому, что все хорошо, тоже не так просто привыкнуть. Не успел избавиться от одних проблем, как тут же лезут на ум другие. Мы с Гокудерой поговорили, и я… — он неловко пожал плечами, — растерялся. Чувствую себя отвратительно беспомощным и потому вдвойне виноватым. А он говорит, что все это неважно и главное, что я жив.
— Ну, это подтверждает наличие у него мозгов и избыток идиотизма у тебя. Ничего нового. Этот мир не сдох — важно. Ты не сдох — тоже важно для некоторых. Джессо сдох — важно для всех. Все остальное — похуй. Важен не процесс, а результат, твой мусор это понимает, расслабься. — Занзас обернулся. Посмотрел внимательно. — В чем ты еще виноват, придурок? В том, что трахаешься не с ним?
— Твоя прямота иногда просто убивает, — пробормотал Цуна. Пожал плечами: — Он… ну, нормально воспринимает. Привык. Так сложилась жизнь, «я лишнее уравнение в вашей переменной»… Он не замечает, как его это ломает. А я вижу.
— Уравнения, переменные — все хрень, — резко сказал Занзас, залпом допил виски и отставил бокал. — Его ломает уже лет десять, а он что-то все никак не переломится. Все у тебя в голове, Савада. И чужие слабости, и чужие достоинства. Тебе что, заняться больше нечем? Не успел вылезти из гроба, сразу начал страдать херней. Давай, поднимай задницу и тащи его сюда, иначе к утру я тут с тобой ебнусь, — он вдруг подался ближе, положил ладонь на шею, обхватил, не сжимая, и добавил: — Сам изведешься, меня изведешь, и толку в этом не будет ни капли.
Их губы соприкоснулись как будто сами собой, почти случайно. Цуна замер, медленно вдыхая, вбирая вкус виски. И так же медленно отодвинулся.
— Знаешь, Занзас… Жаль, что тебя не тянет трахаться на высоте десять тысяч метров. Правда, жаль. Может, все-таки разок попробуем?
— Доиграешься. Отправлю проветриться. За борт. — Занзас сунул руки под пиджак, быстро и жарко провел по бокам, сжал ладонями ребра и куснул в шею. Тягучая легкая боль заставила невольно податься ближе. Сволочь, подумал Цуна, стискивая зубы, засос будет.
— Иди уже. — Занзас отодвинулся и поерзал в кресле, недовольно морщась. — Второй раз за день стояк по твоей милости. Не расплатишься.
Цуна посмотрел на часы. Впереди полсуток полета, и занимать их только разговорами и выпивкой. Может, Занзас не такую уж чушь сказал насчет Гокудеры. Работать ему там все равно никто не даст, а здесь хотя бы не так шумно.
Вария, как и ожидал Цуна, гудела с размахом. Спасибо, в иллюминаторы не палили, хотя ножи Бельфегора уже украсили замысловатым зигзагом внутренние переборки. Пахло коньяком и апельсинами, стюардесса тихо и быстро меняла блюда на столе, Гокудера спорил о чем-то со Сквало — о чем, Цуна в общем гвалте не услышал.
Он окликнул Гокудеру и, когда тот обернулся, спросил:
— Посидишь с нами?
— Десятый? — удивился тот. — Ты что здесь… — И, кажется, только теперь понял суть вопроса. Напрягся, коротко взглянул на Сквало, но тот азартно кромсал мясо на тарелке и в их сторону не смотрел. — О чем ты говоришь?
— У нас тише.
Гокудера нахмурился, будто просчитывая все за и против. Против, похоже, перевесило, и он качнул головой.
— Это не поможет. Не волнуйся, Десятый, они меня не сожрут. Я уже привык. — Улыбка вышла искренней и даже беззаботной. Цуна надеялся, что у него получилось не хуже.
— Какая разница, где обедать? Я буду рад, правда.
— Ты может и будешь, — с сомнением пробормотал Гокудера. — Но это, черт побери, не наш самолет. — Он прихлопнул крышку ноутбука, сунул его в дипломат и поднялся, стягивая пиджак. — Ладно, пошли. Все равно делом заняться не получится.
Он выглядел встревоженным: наверняка уже надумал себе всяких ужасов, перебирая самые безумные варианты. Цуна прикоснулся к его плечу и тут же опустил руку. Сказал тихо:
— Идея не моя. Считай, тебя Занзас пригласил. Отметить возвращение.
Гокудера сбился с шага. Замер. Сказал сдавленно:
— Ты же не… — и сам себя одернул: — Нет, конечно, нет. Бред какой. Он там что, обкурился?
Цуна неопределенно пожал плечами и посторонился, пропуская Гокудеру вперед. Не говорить же, что и правда — он. Размяк, сболтнул… нет, не лишнего, никаких тайн Гокудеры он Занзасу не выдал. А вот собственную тревогу — очень даже.
Он сел напротив Занзаса, оставив Гокудере кресло рядом с ним — в какой-то мере ради того, чтобы видеть обоих, но больше — чтобы Гокудере не пришлось смотреть, как они с Занзасом сидят рядом. Спросил, усилием воли прогнав из голоса неловкость:
— Обедать?
— Сейчас принесут. Наливай.
— И что тебе от меня понадобилось? — не слишком дружелюбно поинтересовался Гокудера. Он откинулся на спинку, явно пытаясь расслабиться и придать позе непринужденность, но получалось у него гораздо хуже, чем у Занзаса. Тот даже бровью не повел, ничем не выдал удивления, только усмехнулся.
— Да скучно что-то летится. Босс твой не развлекает и не пьет даже. За окном — небо, рядом — небо, тоска.
— Я тебе кто, шут балаганный? Иди вон, из своих выбирай. Пусть развлекают.
Цуна вздохнул. Ситуация накалялась, надо было вмешаться, но он медлил. Гокудера нервничал и поэтому злился, защищался, как привык — царапался и шипел, прямо как Ури. А Занзас никогда не отличался ангельским терпением. Однако ж сейчас хозяином ситуации был он и отлично это понимал. Цуна перехватил его взгляд — насмешливый и наглый. Занзас как будто спрашивал: «Что же ты так облажался, любитель правды и справедливости? Я крайний, значит?»
— Остынь, мусор. Выпить с тобой хочу. Понравилось мне. За мертвого пили, за живого — тоже надо. Или нет?
Гокудера побледнел — мгновенно и сильно. Беззвучно шевельнул губами и взял протянутый Занзасом стакан.
— Давай, Савада. Присоединяйся.
Цуна смотрел на одного, на второго — и позорно дрожали руки. Выпил залпом, не почувствовав вкуса, только обжигающую волну, пробившую вставший в горле ком. Выдавил:
— Простите меня.
— Десятый, ты не должен… — Гокудера резко выпрямился, чуть не расплескав недопитый виски, но Занзас вдруг крепко сжал его колено, сказал веско:
— Спокойно. Не дергайся. Ему это надо. Видишь, херней страдает с самого утра. Херня неизлечимая, муки совести называется. Ты ею тоже страдаешь, но он вообще — рекордсмен. Пусть просит, мусор. Ему плевать, что мы об этом думаем. Но может, хоть полегчает.
— Да пошел ты со своими диагнозами! Эскулап хренов! Десятый, тебе не за что просить прощения, ни у меня, ни у него! Я уже говорил.
— Дурак, — почти ласково сказал Занзас. — Ему не нужны твои оправдания, он не хочет, чтобы его оправдывали. Он хочет, чтобы его простили. Чтобы ты простил, мать твою.
И Гокудера вдруг поник, будто у него разом закончились силы. Снова упал в кресло, закрыл глаза. Рука Занзаса осталась лежать на его колене. Стюардесса вкатила тележку с тарелками.
Цуна еле дождался, пока сервируют стол. Слова Занзаса задели слишком больно — так больно, как может ударить только правда. Пришлось изо всех сил сжимать кулаки под столом, чтобы не выдать эмоций. И только когда за стюардессой закрылась дверь, он сказал тихо:
— Мне не все равно. Не плевать. Но я… Черт. Я знаю, что вам это не надо. Словами не перечеркнешь… Да, наверное, это нужно мне. Может, чтобы я сам смог себя простить. Хорошо, я не буду больше. Извините.
Опустил голову, сцепил пальцы в замок. От аппетитных запахов еды почему-то мутило, и больше всего Цуна боялся сейчас, что не выдержит, сорвется. Нужно просто успокоиться. Начать дышать ровно. Принять, что ему с этим жить. С тем, что он сделал один раз и повторил бы снова, если бы пришлось.
— Да нет уж, продолжай, если хочешь, — сказал Занзас, разливая виски. — Ему не полегчает от твоей траурной рожи, уж лучше кайся вслух.
— А тебе? — напряженно спросил Гокудера. — Тебе вообще похуй? На все?
— Почти.
— Мудак!
— Знаю и горжусь.
— Придурок!
— От придурка слышу.
— Сволочь! Бездушный урод! — Гокудера входил во вкус. Занзас отвечал без азарта, но и без раздражения. Атмосфера в комнате стремительно менялась. Цуна поднял голову, посмотрел с интересом. Занзас резал отбивную на мелкие филигранные ломтики. Гокудера сидел вполоборота к нему, яростно сжимая в руке нож.
— Ебанутый на всю голову, не дебил, но стремишься, скрытный, взбалмошный, агрессивный…
— Кто?
Занзас прищурился, взглянул на Цуну и хмыкнул.
— А это ему лучше знать, кто ты есть.
И Цуна вдруг понял, что его отпустило, внезапно, неожиданно, стало вдруг очень спокойно и легко до слез.
— Оба вы придурки, — сказал он. — За это и люблю.
*** Цуна потянулся, перевернулся с бока на спину. Ладонь Занзаса скользнула по животу и замерла на бедре. Тяжелая, уверенная.
Тело приятно ныло, в голове было пусто. А за окном уже занимался рассвет. Первая нормальная ночь вместе — даже не после разлуки, не после смерти и воскрешения Цуны, а с самого начала войны. Спокойный, неторопливый, не омраченный тревогой секс, и никаких мыслей о том, что завтра, может быть, кого-то придется хоронить.
Кажется, только теперь Цуна окончательно поверил, что все закончилось.
— Спать, — сказал Занзас и от души зевнул, но засыпать не торопился. Подтянул Цуну ближе и обхватил крепче. Жесткие волосы защекотали плечо и шею, это было приятно, и Цуна жмурился, разглядывая бутоны и листья на лепном потолке. От хватки Занзаса тело будто опоясывало горячим теплом, если бы не выдохся так за ночь — снова повело бы. Даже сейчас отголоском привычного возбуждения по коже бежали мурашки и поджимались ягодицы.
— Куда уже спать. Сам же на девять встречу назначил.
— Потому что твой орал как резаный. Ничего в башке, кроме дела.
Цуна повернул голову. Занзас смотрел, прищурившись, и как будто что-то прикидывал для себя.
— Ты зачем его цеплял весь день? — спросил Цуна. — Кому назло, мне или ему?
После той перепалки в самолете Занзас и в самом деле как будто задался целью вывести Гокудеру из себя. Сначала там же, в самолете. То спросит, расстается ли Гокудера с ноутбуком хотя бы когда трахается, то как будто случайно заденет коленом, перехватит кусок на общем блюде, столкнувшись руками. Непонятно, какой реакции ждал, а главное — от кого? Ясно одно — того, чего ждал, не дождался, и скука долгого перелета тоже была ни при чем. Потому что все это продолжилось и после приземления.
Им пришлось весь день пробегать вместе — выясняли, кто жив из хранителей Девятого, что осталось от Вонголы, от кого ждать удара, как только союзники поймут, насколько Вонгола сейчас слаба. И все это время Занзас отслеживал Гокудеру краем глаза, пас, как пасут мишень. Пару раз задевал плечом в коридорах. Взял у него из рук бутылку с минералкой, сделал пару глотков и, усмехнувшись, кинул обратно. Дышал в шею, заглядывая через плечо в экран ноутбука. Цуну это нервировало. Хотелось спросить — что, черт возьми, происходит?
Гокудера то демонстративно не замечал, то огрызался, а Цуна почему-то только сейчас задался вопросом — как он вообще терпел? Наверное, потому что самого вело от прикосновений Занзаса, и даже долгий секс не утолял этого голода. Стало интересно, заводится ли Гокудера так же сильно, дрочит ли потом — интересно и одновременно больно. И даже сам себе не сумел бы сказать, кого именно ревнует и к кому.
— Ты не ведешься, а он ведется, — ответил наконец Занзас. — Это весело.
— Развлекаешься?
— Не совсем. Провожу эксперимент. — Занзас приподнялся, внимательно глядя в лицо. Повторил, выделяя каждое слово: — Он. На меня. Ведется. И ты об этом знаешь. — Кивнул, будто увидел все, что хотел, и снова лег. — Какого хуя, придурок, ты молчал?
— А что я должен был сказать? — изумился Цуна. — И зачем? Если ты сам не видишь, значит, тебе оно не надо.
Занзас развернулся, навалился на Цуну, навис, оперевшись на локти.
— А тебе? Вроде тебе на него не похуй. Или, — он нехорошо ухмыльнулся, — меня стерег?
— Мне на него не похуй, — раздельно сказал Цуна, внезапно разозлившись. Пытался сдержаться, и оттого голос звучал ровно и уверенно, как будто на переговорах каких, а не в постели. — Ему от всего этого плохо, я не хочу сделать еще хуже. Он не хотел бы, чтобы я…
— Заткнись уже, — бросил Занзас. — Чушь несешь. Он не хочет, ты не хочешь. Он хочет! Тебя и меня. Это важно. Ты тоже хочешь. Меня — знаю. А его?
— Твоя прямота действительно иногда убивает. Я, как и он, просто старался об этом не думать.
— А ты подумай, — мягко предложил Занзас. — Прямо сейчас. — Он тяжело опустился сверху, и Цуна привычно согнул ноги, сжимая его бедра коленями, подставил шею под губы. Но Занзас только коснулся и зашептал на ухо: — Хорошо подумай, что сделаешь, если застанешь его с моим членом во рту. Или подо мной — вот так. — Занзас лизнул ухо, прикусил кожу над ключицей, и Цуна обхватил его руками, крепче вжимаясь пахом в его живот. — Давай, подставь его на свое место.
Он не думал. Не думал. Но сердце уже частило. Гокудера — раскрасневшийся, взволнованный, вот так же — с разведенными коленями, под Занзасом. Светлые волосы разметались по подушке, тонкие синие вены под тяжелым браслетом на запястье, пальцы, подвижные, длинные, сжимаются на плечах Занзаса. Напряженная шея, скорбный излом бровей, искусанные губы…
Цуна зажмурился. Он не знал, что чувствует. Было больно. От незнакомой, душной ревности перехватывало горло и жгло глаза. Но Занзас загораживал Гокудеру, а Цуне хотелось видеть. Хотелось дотронуться самому. Не оставлять их наедине — вот так, только вдвоем. Почему? Потому что больно? Потому что каждый из них, по отдельности, нужен ему целиком? Потому что страшно делиться? Цуна подался вперед, коснулся губами щеки с пробивающейся щетиной, повел языком по подбородку. Занзас повернул голову, перехватил губы.
Страшно, понял Цуна, очень страшно, но не только по этой причине. Страшно все испортить. Страшно за Гокудеру. Страшно потерять Занзаса. И до леденящей тоски, до паники страшно потерять их обоих.
Занзас отстранился, просунул руку между животами и обхватил член. Сказал с усмешкой:
— Отлично представил. Вижу. Одобряю.
Цуна смотрел на него молча. Какой смысл отрицать, когда доказательство Занзас сжимает в кулаке, а от возбуждения пробирает дрожью.
— Чего боишься? Разочароваться? Обломаться? Остаться за бортом?
— Тебе точно нужен ответ? — почти беззвучно спросил Цуна. Казалось, что Занзас просто ткнул его носом в собственные страхи, а заодно — в то чувство, которого сам он умудрялся не замечать. А еще казалось, что ничего уже не вернуть обратно, как ни ответь. События сдвинулись, стихия подхватила их и несла, барахтайся или нет, к старому берегу не выплывешь.
— Ну! — подстегнул Занзас. — Похуй, что мне нужно. Я хочу. Чтобы ты. Ответил.
— Боюсь потерять. — Цуна закрыл глаза. — Тебя. Его. Боюсь, что… Думать, что я сделал не так. Испортить. Что будет больно. Но больше всего — потерять.
— Ты его не потеряешь, придурок. Даже если очень сильно захочешь. Я пытался одного своего такого потерять. Настойчиво пытался. Дураком был. Так все равно ни хрена не вышло. Даже без влюбленных соплей и ебли. Твой Гокудера такой же, никуда от тебя не денется.
— Если он останется, но ему будет плохо, это даже хуже, чем потерять.
— А сейчас ему заебись хорошо! — Занзас расхохотался, рывком перевернулся на спину, опрокидывая Цуну на себя, и шлепнул по ягодице. — Ты сам-то себя слышишь? Этот недоносок крышей на тебе двинулся сто лет назад. Еще лет пять наблюдает тебя в комплекте со мной. Ему заебись отлично. Самый охуенно удовлетворенный и довольный чувак на планете.
Теперь Цуна нависал над Занзасом, смотрел в упор, глаза в глаза — и почему-то снова злился.
— А ты что предлагаешь? Пожалеть? Ты вообще понимаешь, что будет, если он хотя бы вообразит себе, что его решили взять в постель из жалости? Он… да, ладно, я его хочу. Но я в этом даже себе только сейчас признался. Занзас, я не понимаю, чего ты добиваешься. Правда, не понимаю.
— А тебе его жаль? — Занзас приподнял бровь. — Ты его хочешь, потому что тебе жаль? Ты еще больший идиот, чем я думал. Ладно, делай как знаешь, но я бы его трахнул. А может, и не только трахнул. Мне нравятся его мозги, нравится, когда он не справляется с мордой и бесится. И главное, мне нравится с ним пить. Это все, что ты должен знать. Любви до гроба не обещаю никому, это смешно. Обойдетесь. Но я бы дал ему шанс. Только не вякай ничего про жалость, с теми, кого жалко, я не ебусь — меня от них тошнит. Но в любом случае решать тебе.
— О Ками-сама, — сквозь зубы выдохнул Цуна. — Занзас. Ты как-то по-идиотски все завернул. Я его хочу, потому что он крутой. Красивый. Опасный. При чем тут жалость? Я просто могу себе представить, что он первым делом подумает, после всех последних разговоров. А еще… я его не просто хочу. Он мне дорог. По-настоящему дорог. Как ты.
— А это — твои проблемы, — Занзас пожал плечами — Ты единственный, кому он поверит. Так сделай, чтоб поверил. Я, конечно, могу проявить инициативу. Выследить, застать врасплох, ткнуть мордой в подушку и все дела. Могу даже тебя позвать к финалу пьесы. Это будет жарко. Но закончится наверняка хуево, поэтому сам с ним разбирайся. — И добавил, насмешливо прищурившись: — Если хочешь, конечно.
Цуна на мгновение прикрыл глаза, вдохнул, выдохнул. Сказал:
— Иногда я тебя почти ненавижу.
Опустил голову, провел лбом по груди Занзаса, замерев возле сердца. Лизнул сосок, слегка прикусил, поймал мгновенное ответное напряжение и уже уверенно провел ладонью по боку к ягодице. Разговор вытянул из него слишком много личного, как будто нервы обнажил, и теперь болело и дергало. Но возбуждение никуда не делось. Стало даже острее, мучительней.
— Разберусь, — пообещал Цуна. — Но пока у нас есть время…
Занзас схватил за волосы, притянул ближе. В темных глазах разгоралось пламя, и Цуна, как и всегда, замер на секунду, завороженно его разглядывая. Короткое мгновение перехода — от неуверенных искр к бешеным алым всполохам.
*** Гокудера присел на край стола и щелкнул зажигалкой.
— Ты был убедителен. Чертовски убедителен, Десятый.
— Знаю, — резко ответил Цуна. — Лицемерные ублюдки, пусть считают, что сегодня им повезло. Альянс! Террариум. Банка с пауками.
Взял из рук Гокудеры сигарету, затянулся и вернул.
— Ненавижу. Толпа предателей и стервятников. Наверное, не стоило собирать их так быстро.
— Нет, все правильно, — возразил Гокудера. — Мы должны были сразу показать, что Вонгола осталась сильнейшей. Иначе нас бы сожрали. — Растерянно посмотрел на тлеющую в пальцах сигарету, осторожно затушил. — Ты же не куришь.
— Мне нравятся твои, — в горле щипало и першило, но запах табака от Гокудеры и правда всегда действовал как хорошая доза чего-нибудь успокаивающего. — Иногда жалею, что не курю.
— Глупости. Дурацкая привычка. Пальцы, волосы, одежда — все воняет дымом, нечему тут нравиться, — Гокудера поморщился и тут же вытащил еще одну, мгновенно зажег, сунул в рот и криво усмехнулся. — Я отрабатываю за двоих, а может и за троих, так что тебе не о чем жалеть.
Цуна смотрел, как Гокудера затягивается, быстро и резко, нервно, едва касаясь сигареты — привычный, до мельчайших деталей знакомый жест. И думал: как он мог настолько долго не понимать, чего именно хочет в такие моменты? Или в самом деле нужно было снова оказаться подростком, хотя бы в воспоминаниях, а потом вернуться к своим двадцати пяти?
— Не о чем, когда ты рядом. Но ведь не всегда. — Теперь Цуна вытащил сигарету прямо изо рта, улыбнулся мелькнувшему в глазах Гокудеры выражению и, придержав свободной ладонью за шею, коснулся его губ своими. — Давно мечтал так сделать.
Гокудера не отшатнулся, не вскочил, не заорал, только потрясенно замер, хмурясь. Будь на месте Цуны Занзас, дело закончилось бы разнесенным залом или кулаком в челюсть в первую же секунду. Но ударить своего Десятого Гокудера попросту не мог, и нахамить ему — тоже.
Цуна не стал отступать, не стал делать вид, что ничего не происходит. В конце концов, Гокудера заслужил честность, как никто другой. Особенно в том, что касалось личных отношений.
Гокудера собирался что-то сказать, но не произнес ни звука. Только мучительно искривились губы и стремительно, до глубокой зелени потемнела радужка, когда Цуна осторожно, боясь любого резкого движения, провел языком по сухой, горьковатой от никотина нижней губе и передвинул ладонь выше, перехватывая непослушные светлые волосы.
Дернулся кадык, и на этот раз Гокудера все-таки справился с голосом. Спросил, тяжело сглотнув:
— Зачем?
— Надоело притворяться. Не могу больше делать вид, что ничего не происходит. Ты мне нужен. Очень. Так же сильно, как Занзас. Прости, но ты все равно спросил бы о нем.
Он не убрал ладонь с затылка Гокудеры, но пальцы разжал. Едва дотрагивался, думая, что вот сейчас очень даже может прилететь в челюсть. Но не отстранился. Смотрел в потемневшие глаза, гадая, не окажется ли этот поцелуй и этот взгляд — первым и последним.
Гокудера среагировал быстро и совсем не так, как Цуна ожидал. Дернул за лацканы пиджака — к себе, сжал коленями бедра.
Слишком близко — никаких тайн. Цуна положил ладони ему на спину, прижался щекой к щеке, чувствуя, как частит собственное сердце и мучительно-сладко тянет в паху.
— Не веришь?
— Знаю. — Гокудера заговорил отрывисто, срывающимся шепотом: — Теперь знаю. Вижу. Чувствую. Но не верю. Это…
— А так? — Цуна обхватил его за талию и, не раздумывая, потерся членом. Гокудера был возбужден не меньше, вздрагивал в руках, кусал губы, но — Цуна видел — все еще сомневался, опасался чего-то. Чего? И вдруг понял. Гокудера не знал главного, и это не давало ему сделать последний шаг — по-настоящему поверить, что все всерьез. Занзас, на мнение которого раньше он не обратил бы внимания, теперь оказался не менее важен. Это должно было не просто нервировать Гокудеру, а бесить, выводить из себя, не давать покоя.
— Он знает, — тихо сказал Цуна. Гокудера напрягся, закаменели плечи, поджались губы. — Он хочет. И я хочу. Будешь со мной, Хаято? С нами будешь?
Гокудера не отрывал от него взгляда, смотрел, не моргая, будто боялся упустить что-то важное.
— Если ты не…
— Подожди! Я ни хрена не понимаю и чувствую себя идиотом. — Гокудера нервно провел по волосам. — Немыслимо. Ты же понимаешь, что это невозможно?
— Уверен?
— Уверен, что это бред!
— Но? — Цуна настороженно замер.
— Но я рискну. Иногда нужно просто вовремя рискнуть всем, что имеешь. Верно?
«Мы оба кое-что знаем об этом», — мог бы ответить Цуна. Но вместо этого моргнул, прогоняя мелькнувший в памяти провал пистолетного дула и россыпь душных лилий. И сказал:
— Да, Хаято. И знаешь… Я рад, что теперь мы рискуем вот так.
— Лучше любовь, чем война? — хмыкнул Гокудера. — По крайней мере, никто не умрет, если мы проиграем.
— Не проиграем, — Цуна потянулся к нему — совсем немного, и губы соприкоснулись. Гокудера отозвался мгновенно и жадно — прижал к себе, выдохнул:
— Цуна…
А дальше из всех мыслей осталась одна — что, оказывается, Гокудера и Занзас очень похоже целуются. Только вкус на губах остается разный.
*** Звон и грохот Цуна услышал еще в коридоре и прибавил шаг. И понимал, что не страшно, что эти двое слишком давно работают вместе, чтобы за какие-то пятнадцать минут его отсутствия поубивать друг друга, а все равно нервничал и торопился. Если б не камеры, которыми Сквало утыкал весь особняк Варии, кроме личных спален офицерского состава и комнат Занзаса, плюнул бы на все и сорвался на бег. А так пришлось сдерживаться, позволил себе только ослабить галстук да стащить на ходу пиджак.
Дверь в кабинет Занзаса была приоткрыта, и оттуда доносилась отборная ругань на два голоса. Потом все резко стихло. Цуна остановился, перевел дыхание и бесшумно вошел. В лицо дохнуло жарким ветром из разбитого окна. Тонкая занавеска надувалась гигантским белоснежным пузырем, хлопала и взвивалась вверх, обнажая торчавшие из рамы осколки.
На ковре блестело мелкое крошево стекла.
Они стояли посреди комнаты и целовались. Гокудера, прижатый к Занзасу спиной, выворачивал шею, хватался за его бедра, полурасстегнутая рубашка сползла с плеча, темно-серый пиджак из плотного шелка валялся тут же, на полу под ногами. Занзас, тоже помятый и встрепанный, удерживал его одной рукой поперек груди, второй – крепко и наверняка больно – за волосы.
— Ебешься ты тоже со звоном и воплями? — спросил Занзас.
Гокудера дернулся, пытаясь отстраниться. Сказал со злостью:
— Да пусти ты, зараза!
— А потом опять лови? Хуй тебе.
— Идиот. Я не сбегу.
— Выберешь подходящий момент и огреешь меня еще одной вазой?
— Только, в отличие от тебя, не промахнусь.
— Вот паскуда. Уел, — расхохотался Занзас, разжал руки, демонстративно поднял вверх и отступил на шаг. Цуна не видел его глаз, но уверен был, что в них — насмешливое ожидание и вызов. Обернувшийся Гокудера принял его мгновенно. Он действительно не собирался сбегать, и сейчас ему было от всей души плевать на вазы.
Цуна сглотнул, вжался спиной в косяк и осторожно, очень медленно, выдохнул, чтобы не привлечь к себе внимание. Его и так могли заметить в любой момент. А он бы предпочел постоять так еще, жадно разглядывая сплетенные тела, смуглые руки Занзаса на чересчур светлой коже Гокудеры, подпаленную рубашку, узкую спину и подтянутый живот. От возбуждения тряслись пальцы, пока пытался на ощупь справиться с молнией, чтобы ни на секунду не отводить взгляда. Прижал член ладонью и с силой прикусил губу: стало только хуже. Молния больше не давила, зато невыносимо захотелось подрочить.
Занзас развернул Гокудеру к стене, быстро целуя шею, ключицы, плечи. Гокудера запрокидывал голову, постанывал едва слышно, толкался навстречу, сдирал с Занзаса рубашку. Длинные чуткие пальцы скользили по шрамам, нетерпеливо проталкивались под ремень.
Занзас добился своего первым. Гокудера, вскрикнув, выгнулся навстречу, выпутался одной ногой из стянувших щиколотки брюк и закинул ее Занзасу на бедро. Волосы падали ему на лоб, липли к щекам, он жмурился, то тяжело, со всхлипами, вдыхая, то постанывая Занзасу в рот. Занзас дрочил ему вроде бы лениво, не торопясь. Но Цуна видел и испарину на его спине, и потемневшие шрамы, а собственная рука все сильнее сжималась на члене.
— Долго будешь глазеть? — хрипло спросил Занзас, и Цуну окатило жаром от макушки до ступней. Отчаянно захотелось зажмуриться и застонать в горячие губы, так же, как Гокудера.
Он моргнул, заставляя себя очнуться. Ничего не изменилось, только теперь Гокудера смотрел на него. Пьяный, откровенный, ждущий взгляд, под которым Цуна, как под гипнозом, медленно стянул рубашку и двинулся к ним по хрустящим под подошвами осколкам.
— Вы…
Договорить ему не дали.
— Охуенные, я понял, — перебил Занзас. — Займись делом. — Дернул Гокудеру к себе, и Цуна шагнул на его место — к стене. Гокудера подался назад, Цуна прижал ладони к его голым бедрам, потерся членом о напряженные ягодицы и вдохнул глубоко, до головокружения знакомый свежий запах с горькими нотами табака.
— Хаято…
Шея под губами тоже была напряженной, солоноватой. Гокудера вздрагивал от каждого прикосновения, Занзас целовал его в губы, Цуна обводил языком круглый позвонок, прикусывал легонько, поглаживал гладкую кожу, чувствуя, что все глубже проваливается в ощущение сна. Это не могло происходить на самом деле. Так не бывает. Бред! Гокудера был прав. Но как же не хотелось просыпаться.
Занзас будто почуял что-то, накрыл ладони Цуны своими, переплел пальцы, куснул в шею Гокудеру, и тот мучительно застонал, цепляясь за его плечи. Цуна взглянул на Занзаса и, высвободив одну руку, сунулся в карман — за презервативами. Гокудера понял — подался вперед, давая немного места, и шире расставил ноги. Занзас молча опустился перед ним на колени.
Цуна гладил его ягодицы, бедра, живот, сам не зная, для чего тянет время — продлить собственное предвкушение или ожидание Гокудеры. А тот стонал, всхлипывал, матерился в голос, вцепившись Занзасу в волосы, тянул его на себя, насаживая на член, а сам терся задницей о Цуну, прижимался спиной, вздрагивал и замирал, когда Цуна проводил пальцами по ложбинке между ягодиц, и наконец не выдержал. Изогнулся, оборачиваясь, почти крикнул:
— Не тяни уже, ну!
Цуна положил ладонь ему на шею, заставляя наклониться. Ладони Занзаса легли на ягодицы, раздвинули, и Цуна надавил головкой, медленно толкаясь внутрь.
Так, как любил Занзас — без пальцев, сразу. Почему-то казалось, что Гокудере тоже нужно именно так.
— Бля-ядь, — выдохнул Гокудера.
— Точно бред, — Цуна замер, войдя едва ли наполовину. — Так хорошо, Хаято?
— Не останавливайся, черт тебя дери, Цуна!
Занзас выпустил изо рта его член, поднял голову.
— И ты туда же! — возмущенно выдохнул Гокудера и, опираясь Занзасу на плечи, потянулся ниже — к его ярким после минета, влажным губам. Занзас ответил, и больше Цуна не смотрел. Перед глазами липли к плечам и шее светлые пряди, ходили ходуном лопатки, выгибался позвоночник. Цуна перецеловал и перетрогал все, до чего дотягивался. В Гокудере было хорошо, лучше чем хорошо. Горячо и туго сжимались мышцы вокруг члена. Цуна не мог заставить себя выйти до конца, двигался неглубокими быстрыми толчками. У Гокудеры мелко дрожали бедра и оглушительно стучало сердце. Он больше почти не стонал, только дышал часто и сорванно. До тех пор, пока Цуна не разобрал быстрый шепот Занзаса:
— Поднимайся, мусор. Давай. Хочешь же.
Гокудера выпрямил спину, сильнее прогибаясь в пояснице. Цуна просунул ладонь ему под живот, второй обхватил мошонку и сам чуть не заорал, почувствовав обжигающее прикосновение языка Занзаса. Костяшки, кто бы мог подумать. Даже не пальцы. Трудно представить себе менее чувствительную часть тела, а повело так, что пришлось стискивать зубы, чтобы не кончить раньше времени. Отпустило через пару секунд. Цуна прислушался к себе, к сорванному дыханию Гокудеры и ускорился. А Занзас, похоже, именно в это время снова взял в рот. Гокудера напрягся, выгибаясь еще сильнее, загнул сквозь зубы что-то совсем трехэтажное, непонятное, и обмяк. Дышал быстро, со всхлипами, и все продолжал ругаться, когда Цуна замер, обхватив его руками и быстро, часто целуя шею и плечи. Занзас выпрямился, отер рот тыльной стороной кисти и сказал, усмехнувшись:
— Один готов.
Цуна шевельнулся, осторожно вынимая член, и Гокудера медленно опустился на пол. Лег, перевернулся на спину, спросил глухо:
— И кто следующий? — Добавил, с трудом фокусируя взгляд: — Ты можешь…
— Нет уж, хватит с тебя пока, — оборвал его Занзас и обернулся к Цуне. — Иди ко мне.
Цуна снял сползшие брюки, попутно скинув туфли, перешагнул через ноги Гокудеры и остановился перед Занзасом, опираясь кончиками пальцев ему на плечи.
— Как?
А в следующий миг уже падал на Занзаса. Тот обхватил руками, опрокинул, подминая под себя, навис сверху, упираясь коленями и локтем в ковер, жадно ощупал взглядом, потом ладонью.
— Громко.
Стащил с Цуны презерватив, отбросил в сторону. Цуна потянулся к брюкам, нашарил карман, в кармане — шуршащую упаковку.
— Держи.
Гокудера повернулся на бок, смотрел жадно и оценивающе, совсем не как на босса, и у Цуны поджимались ягодицы от будоражащего предвкушения. А Занзас уже натянул презерватив и облизал пальцы. Цуна развел колени, приподнял поясницу и замер, сжимая кулаки. Подумал, что совсем забыл о стеклах, и понял, что сейчас ему плевать. Внутри все подрагивало от ожидания, а Занзас, конечно, не торопился. Устраивал показательное выступление. Цуне совсем не хотелось возражать. Занзас вводил пальцы медленно, и Цуна нетерпеливо приподнимал бедра выше. Мышцы поддавались, он пытался насадиться глубже и ждал, изматывающе долго ждал, пока наконец не задохнулся от острого, всегда пугающего удовольствия. А потом, когда Занзас начал разводить пальцы, нащупывать снова, тереть, трахать мягко и неторопливо, застонал, уже не сдерживаясь.
Он, в отличие от Занзаса, любил пальцы. Долгую, мучительную неудовлетворенность, тщательную подготовку, чавкающий звук смазки. Все это, особенно поначалу, казалось стыдным, развратным и невыносимо заводило. Еще он любил контраст между пальцами и членом. Когда от желания почувствовать наконец член срывало крышу так, что он себя почти не контролировал. Раньше это было единственным способом полностью расслабиться, сбросить скопившееся напряжение, избавиться ото всех без исключения мыслей. Потом Занзас научил еще нескольким, но этот все равно остался беспроигрышным.
Но сегодня многого не требовалось. Присутствие Гокудеры, его оргазм, его задница, его член у Занзаса во рту — все это и так подводило к грани. Занзас тоже был слишком возбужден, чтобы мучить долго. Поэтому ограничился обычной подготовкой. Вытащил пальцы, провел головкой между ягодиц и подался вперед. Цуна потянулся к нему — целоваться. Обхватил ногами, подставляясь под член. Голова кружилась, в ушах шумело, но все равно он мог бы поклясться, что слышит дыхание Гокудеры. Обхватив Занзаса одной рукой, Цуна вытянул вторую в сторону, подергал пальцами и тут же почувствовал уверенную хватку. Вскрикнул, когда Занзас вошел сразу глубоко, и больше уже не замолкал, изо всех сил стискивая руку Гокудеры. Это было непривычно, одновременно добавляло остроты и отвлекало, и Цуна продержался дольше, чем ожидал. Занзас то отстранялся, приподнимаясь на руках, вглядываясь в лицо, а может, успевая отследить и Гокудеру, то тяжело наваливался и целовал, и Цуна не знал, от чего ему жарче — от жадных губ, разгоряченного тела, уверенной хватки твердых пальцев? Подавался навстречу, насаживаясь на член до тягучей сладкой боли, отвечал на поцелуи, не прекращая стонать, кажется, даже бормотал что-то бессвязно, то ли «еще», то ли «сильнее», а может, просто «люблю».
Накрыло, когда Занзас, кончая, судорожно стиснул его бедра, прикусил плечо и замер. Цуна застонал громко, зажимаясь внутри, и вскрикнул, когда собственная сперма брызнула на живот. Занзас обнял крепче и тут же разжал руки, перекатился на спину, удовлетворенно выдохнув.
И сказал после паузы:
— А теперь катитесь к чертям. Оба.
Цуна улыбнулся, перехватил за руку разом напрягшегося Гокудеру.
— Это значит, что пора перебираться в спальню. — Фыркнул, увидев изумленно выгнутую бровь, и лениво спросил: — А ужин, Занзас?
— Нахер ужин. Катитесь уже. Надо позвать кого-нибудь, чтобы убрали этот бардак, я не йог, чтобы трахаться на стеклах.
— Нехрен было швырять в меня вазами! – тут же отозвался Гокудера.
— Заткнись. Ты блядь даже мертвого достанешь! — Занзас поднялся, застегнул штаны, оглядел сверху обоих. Цуна потянулся всем телом под этим его оценивающим и все еще голодным взглядом. Сам он чувствовал удивительную легкость и умиротворение, но отлично знал, что за первым забегом очень скоро последует второй. Главное, чтобы Гокудера… Он обернулся. Гокудера лежал на боку, подперев щеку ладонью, и смотрел на Занзаса с вызывающей усмешкой.
— Готовы оба, — подытожил тот и пошел из комнаты. — Пять минут вам прикрыть жопы и свалить, если не хотите сиять ими перед девкой со шваброй.
Когда за Занзасом закрылась дверь, Гокудера придвинулся ближе. Цуна потянулся к нему, поцеловал быстро, едва касаясь.
— Как ты его терпишь? — тихо спросил Гокудера.
— Привык. Это проще, чем кажется. Ты тоже привыкнешь, если захочешь.
— Сомневаюсь. Скорее я разобью о его башку что-нибудь гораздо тяжелее вазы. — Он рассмеялся, помотал головой и отстранился. — Пойдем, что ли?
— Ты же останешься, да?
Гокудера о чем-то долго, сосредоточенно думал, потом встрепенулся, вскочил, подхватывая с пола одежду — свою и Цуны. Подал руку, помогая подняться. И вдруг крепко, порывисто прижал к себе.
— Не знаю, что из этого получится, но я хочу остаться.
— Я тоже этого хочу.
— И не успокоюсь, пока не выебу этого мудака.
— Ты не успокоишься и потом. Захочешь снова.
Из коридора донесся стук каблуков, и Цуна потянул Гокудеру к другой двери, незаметной за драпировкой. До спальни Занзаса было всего несколько шагов. И всего несколько секунд до того, как в нее, кроме него и Занзаса, войдет кто-то третий. Цуна до сих пор боялся этого, и Гокудера, словно почувствовав его волнение, остановился на пороге. Провел ладонью по гладкому темному дереву.
— Входи, — тихо сказал Цуна. Они уже рискнули, а значит, можно что угодно — только не останавливаться. Гокудера взялся за ручку, но повернуть не успел — дверь распахнулась сама, и он ввалился внутрь — прямо в руки Занзасу.
— Ну и какого хрена вы тут топчетесь? — недовольно спросил тот.
Кажется, Занзас был единственным из них, кто не думал сейчас ни о каких уравнениях. Рядом с ним все сразу становилось проще.
Гокудера, выругавшись, оттеснил его плечом, Цуна вошел следом, чувствуя, как отпускает мгновенное напряжение.
Название: Будда оставался безмятежным Автор: *** Выпавший персонаж: Реборн Пейринг|персонажи: 3YL!Занзас, 3YL!Реборн, 3YL!Цуна. Слегка X27. Категория: джен, преслеш Рейтинг: PG Жанр: экшен Размер: ~ 4000 слов Саммари: Обыкновенная история о том, как Цуна вляпался в неприятности, Реборну было скучно, а Занзас почти достиг просветления. Дисклеймер: Отказываюсь. Предупреждения: 1) Обсценная лексика. 2) Слегка арбуз. 3) ООС по желанию.
читать дальше Занзас прицелился и метким выстрелом снёс полголовы очередному наёмнику. Отморозки из массовки опять мёрли как мухи и их, похоже, это вполне устраивало. Безликие и безымянные идиоты, кульминацией жизни которых станут пули босса Варии.
Тело работало на рефлексах, будто идущая по алгоритму компьютерная программа. Занзас чувствовал пламя Ярости, текущее по предплечьям к пистолетам. И совсем не чувствовал ярости в сердце.
По крыше вольно гулял ветер, нечему было его сдерживать на высоте пятидесяти семи этажей. Стоя спиной к парапету, Занзас чувствовал каждый из них. Наёмников становилось всё больше, и весь этот абсурд походил на убогую компьютерную игру. Было скучно, бегущая сквозь тело Ярость не приносила удовлетворения.
Выпустив пару последних в чьей-то жизни пуль, Занзас через плечо посмотрел вниз. Там, на расстоянии пятидесяти семи этажей, шумел Гонконг.
Грёбаная Азия. Грёбаный Реборн. Грёбаный Савада.
Чертыхнувшись, Занзас перемахнул через парапет и легко спрыгнул вниз.
Отвратительный день.
***
В целом, начинался этот день не так уж и отвратительно. Самолёт снижался над Гонконгом: в иллюминаторе мелькали ровные столбики небоскрёбов, море рассекали танкеры и сухогрузы, с высоты трёх тысяч метров казавшиеся щепками. Аэробус всё сбрасывал высоту, и уже можно было различить отдельные деревья на склонах и автомобили на пригородных трассах. На вершине одного из холмиков-островков, пригоршней рассыпанных в Южно-Китайском море, Занзас заметил огромную статую сидящего Будды. У просветлённого ублюдка были лицо и улыбка Савады. Занзас отвернулся и залпом допил виски.
Вот уже три года Савада стоял во главе Вонголы. Казалось, за это время изменилось всё, но суть вещей осталась прежней. Реборн добрым словом и пистолетом толкал вперёд Саваду, Савада извинялся, сожалел, но толкал вперёд Вонголу. Мелкий мусор был достоин если не уважения, то признания. Вонгола медленно, но уверенно расправляла крылья и карабкалась к пику былой славы, Савада нёс свет понимания, сострадания и гармонии, умудряясь при этом продолжать учёбу, спотыкаться о каждый второй порог и падать в обморок перед девками. Всё было замечательно и всё шло по плану.
По плану Реборна и по плану мироздания, а совсем не по плану Занзаса. В первый год после Конфликта Колец и снятия Проклятья Аркобалено на особняк Варии опустилась локальная ядерная зима. Занзас впадал в маниакально-депрессивное состояние и туда же за ним катилась его армия отморозков. Сквало был единственным, кто хоть как-то поддерживал жизнедеятельность независимого отряда убийц Вонголы, но даже в его истериках и злости начинали проскальзывать нотки апатии.
За недолгую Занзасову жизнь Атлантида успела кануть в вечность два раза с интервалом в восемь лет. И Занзас смотрел на дно стакана, будто ожидая, что именно там можно отыскать её заново.
Поздний сентябрь в Италии был изумителен, но Занзаса это мало волновало. Запеленавший стены особняка дикий виноград наливался бордовым, в закатных лучах просвечивал янтарным, а Занзас стоял спиной ко всему этому великолепию и палил по садовым скульптурам. Стрельба по мишеням в тире, окнам кабинета и высшему офицерскому составу Варии перестала приносить удовольствие, и жажда разнообразия заставила снизить стандарты.
Изящно изогнутая полуголая дамочка разлетелась на мраморные осколки.
— Нам нужно поговорить.
Занзас был не слишком трезв, но и не слишком пьян, чтобы не отметить чудный выбор местоимения. Савада наполнял многострадальный сад своей грёбаной гармонией, даже не активируя Пламя, и Занзасу становилось всё тяжелей найти Ярость для очередного выстрела. Мелкий мусор у него за спиной говорил спокойно и серьёзно. Что-то про то, что Вария нужна Вонголе, и Занзас тоже кому-то нужен, и, пожалуйста, давай поговорим, и жаль, что так вышло, и, Занзас, пожалуйста, обернись.
Занзас обернулся. Нашёл наконец-то в себе Ярость для выстрела, обернулся и ответил единственным доступным и понятным ему способом.
Они тогда разнесли пол-особняка, не говоря уже о саде с уродливыми скульптурами. Всё полыхало и рушилось — ядерная зима закончилась падением метеорита. И из столкновения этих двух смертоносных начал на территории Варийской резиденции снова зародилась жизнь.
— Маммон пришлёт тебе счет, — бросил тогда Занзас потрёпанному, но улыбающемуся Саваде. Догорало Пламя Неба, отчего-то становилось легче дышать.
Это было три года назад. Жизнь Варии возвращалась в привычное, сминающее всё на своём пути русло. Да и Савада был не так уж плох, исключая те периоды, когда он был абсолютно жалок. Как, к примеру, сейчас. Савада умудрился попасть в очередную задницу и потеряться в городе с населением в пару десятков миллионов китайцев. Занзас очнулся от воспоминаний, когда шасси мягко, но ощутимо коснулось взлётно-посадочной полосы.
В зале прилётов было полным-полно человеческого мусора. Над всей этой кашей из чемоданов, людей, объятий и эмоций, на высоком шесте красовалась приветственная табличка на итальянском.
«Бестолковый Занзас».
Гордо задрав подбородок и немигающими глазами глядя в пустоту, под табличкой стоял кукольный наставник Савады. Занзасу было откровенно лень как-то на всё это реагировать. На периферии сознания вспыхнула и погасла ярость, не оставив за собой ничего.
Бросив на мелкого паскуду раздражённый взгляд, Занзас направился к выходу. Казалось, за три года Ребон подрос совсем чуть-чуть. Впрочем, Занзаса мало волновали проблемы взросления и полового созревания аркобалено.
— Рад видеть, что ты изменился в лучшую сторону, — крикнул Ребон ему вслед. От бодрости в его голосе стало ещё тошнее. — Пристрелю тебя в машине, — устало бросил Занзас, толкая стеклянную дверь. Реборн засеменил следом, собирая умилённые взгляды девушек.
В салоне автомобиля пахло натуральной кожей и деревом. Занзас опустил боковое стекло и закурил, в зеркале заднего вида отражался план парковки и табличка с перечёркнутой сигаретой. Реборн тем временем уютно устроился на пассажирском сиденье, маленькие ножки не доставали до его края.
— Тебе оттуда всё видно? — решил начать светскую беседу Занзас. — Мне видно, что у Цуны проблемы. И на этот раз — не из-за нас, — Реборн сосредоточено возился с ремнём безопасности. — А ещё я очень рад, что ты сорвался сюда и готов помочь. Даже не зная всех деталей.
Занзас вяло заметил, что ему не хочется тушить сигарету, чтоб свернуть Реборну шею. К тому же, хитрозадый киллер был не так прост.
— Намёки засунь себе в шляпу. Что с Савадой? — Ушёл из дому и не вернулся, — развёл маленькие ладошки Реборн. — А ещё с ним ушёл и не вернулся весь его боевой цирк уродов? — сигарета непривычно горчила. Глубоко за раздражением и ленью маячили беспокойство и тоска. — Нет, Хранители Десятого Вонголы чувствуют себя прекрасно. И мешать нам не будут, — Реборн поднял на Занзаса ничего не выражающие глаза. С его шляпы таким же немигающим взглядом пялилась какая-то ящерица.
Словосочетание «Десятый Вонгола» всколыхнуло целый спектр чувств и эмоций. Занзас наблюдал, как они гелиевым воздушным шариком надуваются где-то в районе солнечного сплетения, поднимаются вверх, и выдохнул их вместе с сигаретным дымом. Волшебное слово «Вонгола». Она была смыслом, была причиной и следствием. Была полоской медленно восходящего красного солнца на горизонте, осколками хрустальной мечты. И кто бы не стоял в её главе, Вонголе грозила опасность.
— Мешать — это когда люди делают свою работу? — скривился Занзас. Оранжевые глаза неведомой твари заглядывали в самую душу. — Мешать — это когда ты оказываешь Хаято первую помощь при инсульте. Он очень впечатлителен, а тут Десятого кто-то похитил. К тому же, все Хранители сейчас разбросаны по миру, заняты делами Семьи. Они не успеют. Хоть время у нас и есть, его не так уж и много, — Реборн задумался на минуту и добавил: — Хорошо, что ты был свободен и прилетел лично.
Занзас закатил глаза. Цирк в исполнении Реборна плавно перетекал в театр абсурда, и единственным, что удерживало Занзаса в салоне, был Савада.
Вечные проблемы Савады. Вечное сожаление Савады. Его вечная извиняющаяся улыбка.
Савада был в очередной полной жопе. Но Реборн ждал прилёта Занзаса десять часов, и это, похоже, было частью его педагогических планов. А значит, Савада был относительно цел и относительно жив. Сигарета перестала горчить, и Занзас плавно вырулил с парковки. За окном замелькали небоскрёбы, цветущие кусты гибискуса и указатели на китайском и английском.
— Если вкратце, план такой — глупый Занзас едет спасать глупого Цуну. — Глупый Реборн получает прикладом в зубы, — одной из основных причин, по которой Занзас ещё не прибил Реборна, было отсутствие информации.
Реборн улыбнулся и продолжил серьёзно:
— Цуна занимался тем, чем ему и положено было заниматься. Налаживал дружественные связи с территориально выгодными партнёрами. Но мир не идеален, и наши территориально выгодные партнёры оказались не самыми порядочными людьми. В результате — погром в отельном номере, раскиданные охранники, отключённые камеры наблюдения и полное отсутствие Цуны.
Впереди виднелась многоуровневая дорожная развязка. Занзас слегка сбросил скорость и свернул к ней. Дорога виляла, поднимаясь выше и выше, с высоты эстакады были видны порт и залив.
— Вот координаты, нанесём им недружественный визит, — голос Реборна убаюкивал. Сезон дождей был в самом разгаре, и воздух был тёплым и влажным. Колёса легко шуршали по гладкому асфальту.
Пуля, попавшая в правое переднее колесо, сильно не вписывалась в эту идиллию. Автомобиль резко вильнул, Занзас крутанул руль, пытаясь сохранить управление.
— Свинство, — меланхолично заметил Реборн.
Раздались ещё два выстрела, одна из пуль попала в дорожный указатель. Кто-то закричал, послышался визг тормозов.
— Они ведь знали, что за Цуной кто-то придёт. Неужели, это всё, что они посчитали нужным послать навстречу? — лицо Реборна выражало крайнее презрение и скуку. — Ты видишь, откуда стреляют эти уроды? Я не чувствую их Пламени, — Занзас начинал потихоньку закипать.
Пули теперь свистели одна за другой, и виляющий на поворотах автомобиль казался преимуществом. Одна из них всё-таки попала в лобовое стекло, превратив его в ажурную паутину.
— И это они называют автомобилем представительского класса с бронированными стёклами? — продолжал скучающим тоном Реборн. — Тебя, мать твою, ничего не напрягает? — Напрягает. Мне, как ты заметил в самом начале поездки, ничего не видно, — Реборн продолжал откровенно развлекаться. — Нахуй, — Занзас резко ударил по тормозам.
Он выбрался из автомобиля, громко хлопнув дверцей. Трасса теперь была полупустой, где-то вдалеке пели полицейские сирены. С севера приближались два одинаковых внедорожника.
Пламя вспыхнуло и растеклось по венам. Как и всегда в такие моменты Занзас чувствовал, как Ярость поглощает всё — его тело, его разум, всю эту хренову автостраду, весь этот хренов город, весь этот хренов мир, клоунов во внедорожниках, упыря Реборна и идиота Саваду. Всё пылало, сгорало дотла. Ярость приносила свободу.
Занзас выпрямил руку и выстрелил Пламенем в приближающийся джип. Тот вспыхнул, завертелся волчком и, пробив парапет, полетел с эстакады вниз.
— Милосердие, сукины дети, — Занзас сплюнул и отправил в огненный ад второй внедорожник.
Действительно, свинство. И как только Савада таким дался? За пеленой Ярости, Занзас чувствовал, что у Савады была причина. Интуиция, мать её. Абсолютное знание в руках никчёмного мусора.
Автострада полностью опустела. Больше никто сегодня умирать не собирался. Пламя погасло, и мир снова стал прежним. И хорошего в этом прежнем мире было мало.
Занзас вернулся к автомобилю, Ребон как ни в чем не бывало воевал с ремнём безопасности. Занзас какое-то время наблюдал за этим спектаклем.
— Как дела? — участливо спросил он. — Очень жаль, что ты не оставил ни одного из них в живых. Могли бы попробовать узнать, куда они дели Цуну. Это, знаешь ли, сэкономило бы нам время, — Реборн наконец расправился с ремнём безопасности. — Кстати, нам нужна новая машина. — Тебе подыскать с детским сидением? — Вон тот серый седан подойдет.
***
Трущобы Гонконга походили на многоярусный тропический лес. Этажи уносились вверх, закрывая собой небо. Узкие переулки кутались в сетку из проводов и антенн. А на самом нижнем ярусе, в лесной подстилке, копошилась, барахталась, куда-то спешила и воняла жизнь.
Они уже битый час блуждали в водовороте из человеческого мусора, неоновых реклам, хаотичного транспорта, какофонии звуков и запахов. И в этом броуновском движении решительно ничего невозможно было найти.
Занзас уже успел пройти стадии отрицания, гнева и торга, и сейчас на всех парусах вваливался в депрессию. Мысли так или иначе возвращались к Саваде.
Как-то раз они нажрались на очередном приёме. По правде говоря, нажрался Занзас, а Савада просто не умел пить. Они сидели на полу библиотеки, в камине горел огонь, и мир вокруг начинал обретать гармонию. Во всяком случае, у пьяного Занзаса он вызывал намного меньше желания сжечь всё дотла. Пьяный же Савада вызывал умиление, родившееся, судя по всему, из жалости.
— Знаешь, я почти не знал своего отца, — грустно начал Савада. Занзас закатил глаза. — Завали, а? — он предпринял попытку допить остатки виски, но в рот полилась лишь стаявшая с кубиков льда вода. — Я тоже не знал...
Это походило на сраную сцену из «Бойцовского клуба». Цуна, похоже, тоже это понял и завозился, ища что-то в карманах.
— Я должен позвонить Гокудере-куну, — заявил он, принимаясь тыкать кнопки. Так прошло минуты три. — Савада, — позвал Занзас. Цуна поднял на него мутный взгляд, — ты пытаешь позвонить своему Урагану по пульту от кондиционера.
— Пришли, — вдруг объявил Реборн. Занзас вернулся в реальность и с удивлением посмотрел на него. Мелкого киллера уже раз пять должно было переехать случайным мопедом. Но нет, тот стоял, живой-здоровый, и жевал какую-то зажаренную хрень на палочке.
Среди нагромождения мусорных пакетов, пустых коробок, внешних блоков кондиционеров и ни о чем не говорящих вывесок на китайском, дверь различить было почти невозможно. Занзас пнул её ногой. В конце узкого захламленного коридора виднелся лифт.
— Нам на пятьдесят седьмой. Он же последний, — Реборн дожевал свою гадость. Потом легко, будто мячик, запрыгнул на какую-то коробку, а оттуда на плечо Занзаса. — Что, блядь? — Так удобней стрелять, — спокойно заявил Реборн.
Лифт лязгал, скрежетал, трясся, но силой своей механической воли тащился-таки на последний этаж. Занзасу казалось, что в полумраке кабины он всё время ловит на себе оранжевый взгляд ящерицы Реборна.
Кипящая на медленном огне ярость всё грозила перелиться через край. Закипала она давно, не с первого этажа, не с нападения уродов на джипах, не со встречи в аэропорту и не со звонка Реборна посреди прекрасной итальянской ночи. Три грёбаных года незакрытого гештальта и неотработанной кармической связи. При всём своём желании быть незаметным, Савада умудрился без разгона и размаха въехать в жизнь Занзаса и прочно там обосноваться. И десять тысяч километров не были этому преградой.
Как не были они преградой и для Реборна. Занзас вспомнил, как хренов киллер названивал методично и планомерно, минут пять или десять подряд. Прекрасная итальянская ночь плавно перетекала в паскудную итальянскую ночь. Занзас рассматривал дисплей, но на исходе его терпения в стену полетел всё-таки стакан, а не телефон. Тогда Реборн решил внести разнообразие в их одностороннее общение и прислал SMS: “Ты ведь уже понял, что Цуна в беде?”.
Занзас понял это ещё на первой минуте. Это был не первый раз, когда кто-то пытался грохнуть Саваду. Но это был первый раз, когда пришло чёткое и чистое осознание того, что в этом грёбаном мире никто, кроме Занзаса, не имеет права делать Саваде больно.
Очаровательное чувство собственности по отношению к кому-то, кто поимел тебя самого.
Дав ярости раствориться в себе, Занзас снял пистолеты с предохранителей. Двери лифта открылись с жизнеутверждающим «дзынь» и душераздирающим лязгом. Впереди обнаружился точно такой же, как и на первом этаже, коридор. Абсолютно безлюдный и пустой.
— Ну и куда теперь? — с сомнением произнёс Занзас. Ответа не последовало. — Ты что, спишь? Ты, мать твою, спишь с открытыми глазами?! — По данным нашего информатора их тут должен быть целый этаж, — очнулся Реборн. — Что-то не гостеприимно с их стороны, никто нас не встречает. Попробуем последнюю дверь слева.
Занзас выбил её ногой. В маленькой тесной комнатушке, забитой хламом и мебелью, ютилось человек восемь. Четверо пожилых китайцев играли в маджонг, женщина в платке готовила какое-то варево на электроплите, на двухъярусной кровати играли дети, то ли трое, то ли четверо. Неистово орал телевизор, никто не обращал внимания на двух странных белых с пистолетами в руках.
— Кажется, нам не сюда, — огорчённо сообщил Реборн.
Дверь напротив распахнулась, и из неё в дополна забитую комнату каким-то чудом вывалилось ещё трое. В костюмах и с оружием.
— Или сюда, — обрадовался Реборн и успел выстрелить первым.
Полыхнуло пламя Урагана, Занзас успел увернуться и выстрелить в ответ. Реборн каким-то чудом оставался у него на плече.
Кипящая Ярость перелилась-таки через край. Она опять заполняла мир, испепеляя всё на своём пути, расцветая улыбкой на губах Занзаса. Отморозков в костюмах он выжег одним выстрелом, но этого было критически мало.
Всё так же продолжал орать телевизор, а дедули преспокойно играли в маджонг. Впрочем, безмятежность длилась недолго — за спиной послышалось хлопанье дверей, топот и крики.
— О, их тут и правда целый этаж! — Реборн наслаждался хаосом. Его естественной способностью и потребностью было генерировать дискомфорт для окружающих и, похоже, на пятьдесят седьмом этаже этой трущобной многоэтажки он нашёл-таки свой рай. — Это жилой, мать его, дом! — Занзас пальнул в толпу вооруженных китайцев, приближающихся из коридора. Долбаная страна, всё не как у людей. Больше негде было устроить мафиозно-преступное гнездо? — Я не чувствую Саваду.
Посреди всей этой неразберихи полыхали слабый Дождь и Ураган, догорала Гроза. И ни искорки Неба. Тем более такого Неба, которое всё время сопровождало Саваду. Безграничное и беспристрастное. Всё-таки за три года никчёмный мусор перестал быть таким уж никчёмным.
— Попробуем пообщаться с их боссом, — крикнул Реборн, когда они вламывались в соседнее помещение. Ещё одна жилая комната с её обитателями, затем ещё одна. И вот, наконец, хоть что-то похожее на резиденцию местной мафии. Кожаные диваны, расписные ширмы, веера и оружие на стенах.
И ровно выстроенная мини-армия вооружённых уродов.
— Который из них? — поинтересовался Занзас, рассматривая наведённые на них дула и лезвия. — Бог его знает, они все на одно лицо.
Грянули выстрелы. Занзас не шевельнулся. Десятки пуль и кинжалов, сгустки Пламени, волны страха и ненависти; всё, не долетев, сгорело в пламени Ярости.
— Где ваш босс, сукины дети? Ведите его сюда. — Занзас, они не говорят по-итальянски. — Ну так поговори с ними сам, мать твою! — Схватив Реборна за шкирку, Занзас легко зашвырнул его в стройные, пускай и несколько растерянные ряды наёмников. Хоть какая-то радость за весь день.
Началась привычная свистопляска с выстрелами, трупами, Пламенем и руганью. Савады здесь не было, и компьютерная игра без активного квеста на таком низком уровне сложности казалась откровенно скучной.
— Вот этот! — Реборн указывал на протискивающегося к окну типа в красной рубашке. У мелкого киллера дела шли отлично, он, похоже, ничуть не обиделся. Но Занзас всё равно не считал, что они в расчёте. Всё-таки ребенком Реборн был маленьким, а вот мудаком Реборн был большим.
Местный босс открыл окно и теперь взбирался по пожарной лестнице. Жалкое зрелище. Отстреливаясь и отбиваясь, Занзас рванул за ним.
В пожарной лестнице на такой высоте было что-то ироничное. Впрочем, Занзас не успел этого почувствовать. На крыше было пусто, ветер нежно перебирал провода. Вид на город открывался потрясающий, и Занзас опять же этого не оценил. Местный босс успел куда-то деться. С крыши было два выхода, доступных нормальному человеку — разнообразие пожарных лестниц и шаг в пустоту. Тот вариант, в котором хренов китаец встретился с асфальтом, Занзаса решительно не устраивал.
На крышу начала выползать массовка. Завидное постоянство в завидном желании умереть. Стреляя в этих безликих и безымянных идиотов, Занзас совсем не чувствовал ярости. Было скучно. Впрочем, Савада сполна заплатит за этот бездарно пролюбленный день. Если они найдут его и если он останется жив. От этих мыслей слабо, но ощутимо кольнуло.
Выпустив пару последних в чьей-то жизни пуль, Занзас через плечо посмотрел вниз. Там, на расстоянии пятидесяти семи этажей, шумел Гонконг. А ещё там внизу тип в красной рубашке забирался в машину. Занзас перемахнул через парапет и легко прыгнул на ближайшую лестницу.
Он уже собирался рвануть обратно в здание к лифтам, как у него за спиной что-то равномерно загудело. В метре от Занзаса в воздухе парил миниатюрный зелёный вертолёт. Вертолёт пялился на Занзаса оранжевыми глазами, в кабине сидел Реборн. Занзас смотрел на эту феерию абсурда и не понимал, что он чувствует.
— Серьёзно, блядь? — дар речи наконец вернулся. — Хватайся, мы теряем время! — Да горите, мать вашу, в аду. Ты и твой убогий Савада. — Занзас, — серьёзно позвал Реборн. Шум ветра, выстрелы, крики будто стали тише, — каждый раз, когда ты сердишься на Цуну, ты сердишься на самого себя. Хватайся!
Занзас запрыгнул в вертолёт, пальнув напоследок по уродам на крыше. Те исправно отстреливались в ответ.
Спустились с ветерком. Почти у самой земли одна из путь таки попала в вертолётик. Тот прямо в воздухе превратился обратно в ящерицу, и Занзас с Реборном вывалились на тротуар. Реборн ловко поймал своего хамелеона и зажёг пламя Солнца.
Хренов китаец удирал вверх по улице, но при таком дорожном движении особого успеха в своём побеге не достигал. Занзас шагнул на проезжую часть и нацелил пистолет на ближайший мопед. Тот в последнюю секунду затормозил, и Занзас за шкирку вытряхнул водителя из-за руля. Реборн уже успел запрыгнуть ему на плечо.
Погоня получилась долгой и дурацкой. Босс Варии на мопеде посреди китайского гетто. Охуенно. День планомерно катился в ад, и кто-то должен был за это заплатить. Савада таки умрёт сегодня.
— И не из-за нас. Мы упустили китайца, — голос Реборна был холодным и злым. Похоже, последнюю мысль Занзас сказал вслух. — Поздравляю.
Они остановились на обочине у овощного прилавка, и куда ехать дальше было решительно непонятно. Вокруг тянулся поток людей и транспорта, звуки сливались в сплошной белый шум. Занзас умудрился заехать ногой в корзину с чем-то капустообразным и вывернуть её содержимое на проезжую часть. На этот беспредел выбежала мелкая китайская бабулька, судя по всему — продавщица, и принялась лупить Занзаса свёрнутой газетой. Занзас медленно выпрямил руку и наставил дуло пистолета бабульке в лоб. Внутри всё белело и звенело от ярости. Бабулька как ни в чём не бывало принялась лупить по пистолету и руке, продолжая вопить что-то на китайском.
И тут, посреди хаоса и абсурда, звонко и чётко, почти небесным откровением в кармане Занзаса зазвонил мобильный телефон. Невидящими глазами продолжая смотреть на бабульку, Занзас снял трубку.
— Здравствуй, Занзас! — Не сейчас, Савада! — О, это Цуна? — весело поинтересовался с плеча Реборн. — Как у него дела? Кстати, спроси у него, где он. — Занзас, у меня мало времени. Я в монастыре По Лин. Это на острове Лантау. Они забирают... — в трубке послышались короткие гудки.
Если в этом мире и существовал предмет, содержащий в себе все ответы на все вопросы Вселенной, то им был телефон в руке Занзаса. Дисплей погас. В нём отражался мужик под тридцать со странным хвостом енота в причёске и нервно дёргающимся глазом.
***
Занзас брёл по мощёной дорожке к монастырю. В вечернем воздухе пахло едой, цветами и зажжёнными благовониями. Вокруг сновали туристы с фотоаппаратами, неспешно прогуливались монахи в оранжевом. Всё шло очень сильно не по сценарию, но Занзасу уже было наплевать. Ярость достигла той точки, в которой она превращается в равнодушие.
Напротив монастыря на поросшем соснами холме возвышалась огромная статуя сидящего Будды, которую Занзас утром видел из самолёта. К ней вела бесконечная вереница ступенек, лицо Будды выражало абсолютное ничего.
Всё вокруг говорило если не о просветлении, то о пути к нему точно. А ещё во всём, в воздухе, в звуках, в запахах и ощущениях скользило неуловимое, но безграничное Небо.
Занзас распахнул двери монастыря, но так и остался стоять в проходе. Появившийся из толпы туристов Реборн тоже не спешил заходить внутрь. В пёстро убранном помещении, среди статуй, цветов и свечей, за низким столиком на полу сидел Савада. И пил чай.
Сидел, живой и невредимый, и пил, мать его, чай. И единственным, кто в эту самую минуту мог хоть как-то угрожать его жизни, был Занзас.
У мелкого мусора была неровная двухдневная щетина, испачканная рубашка, разбитая губа и взгляд человека, способного понять и простить весь мир. Савада смотрел на Занзаса. Занзас смотрел на Саваду и не чувствовал ярости. Ни капли. Внутри было пусто. Пустота звенела и сияла. Занзас думал, что вполне естественным желанием было бы размозжить Саваде череп одним выстрелом, а потом сжечь дотла весь это хренов Китай. И не находил в себе гнева для этого. Не находил в себе ничего.
Если ему и было суждено хоть раз в жизни совершить прорыв точки нуля, то вот он — этот самый ноль. Здесь и сейчас.
— Здравствуй, Занзас. Здравствуй, Реборн, — на круглом лице мелкого мусора уместилось всё сожаление Вселенной.
Занзас молчал. Савада судорожно сглотнул и затараторил:
— Наши партнёры... они хотели поговорить со мной. Но они были не очень-то дружелюбными... — Партнёры... — издевательски тихо повторил Занзас. Он не знал, какой степени просветления или идиотизма нужно достичь, чтоб называть похитивших и избивших тебя людей, партнёрами. — И они отвезли меня за город. Я попросил о встрече с их боссом, но они опять таки не были дружелюбны ко мне. Когда я понял, что с ними и их боссом не о чем говорить и партнёрства у нас не получится, я извинился и ушёл. — Извинился.... — еще раз повторил Занзас, прокручивая в уме картины раскиданных гиппер-режимом отморозков. — Очень жаль, что так получилось с ними. Правда, жаль. Я шёл по лесу какое-то время. И пришёл сюда. Монахи... они сказали, что не дадут мне телефон, пока я не выпью чаю и не зажгу благовония. Я хотел позвонить Гокудере-куну... — Гокудере... — Занзас мрачно и со странным удовольствием продолжал повторять реплики Савады. Пустота внутри звенела и сияла. Гокудера в личном списке смертников Занзаса поднялся на пару позиций. — … но почувствовал, что нужно позвонить тебе, — скомкано закончил Савада. Он продолжал смотреть на Занзаса, и в его глазах не было страха. — Занзас, пожалуйста, не зажигай здесь Пламя.
Занзас посмотрел на свою ладонь. Она была окутана ровным стабильным оранжевым Пламенем. Пламенем Неба. Развернувшись, он побрёл вниз по ступеням в летний вечер.
— И... спасибо тебе, — раздалось ему в спину. Скорей вопросительно, чем утвердительно.
— Ты был не таким уж и бесполезным учеником, Занзас, — крикнул ему вслед Реборн и развернулся к Саваде, всем своим видом говоря о том, что за каждой контрольной следует работа над ошибками. Послышались лепетание и грохот.
Занзас брёл по мощённой дорожке прочь от монастыря. Успело стемнеть, зажигались фонарики. Статуя Будды снизу была подсвечена золотистым. В этом свете казалось, будто Он улыбается и сожалеет одновременно.
Занзас долго смотрел в Его лицо, потом зажёг сигарету. Затянулся и показал просветлённому ублюдку средний палец.
Название: У каждого своя война Автор: *** Выпавший персонаж: Колонелло Пейринг|персонажи: Занзас, Колонелло Категория: джен Рейтинг: G Жанр: скетч Размер: ~700 слов Саммари: особенности итальянских семейных тренировок Дисклеймер: все, что кому-то принадлежит, принадлежит ему по праву
читать дальшеУродец в камуфляже вышел из-за фонтана. Подпрыгнув, устроился на широком бортике, скривил пухлые младенческие губы и заявил: - Эй, курить вредно. Брызги испарялись прямо в воздухе, не долетая до пожухлой травы. Солнце плавилось на выцветшем небе, как забытый на столе кусок сливочного масла. Занзас почесал раскаленный затылок и моргнул для верности, но уродец никуда не делся. - Пошел вон, - выдохнул вместе с дымом. Взгляд споткнулся о крошечные, ладно сшитые ботинки. Таких маленьких карликов Занзас еще никогда не видел. Из цирка Беллуччи он, что ли, сбежал. Поперек груди уродца болтались крест на крест автоматные ленты. Из-за спины торчало ружье в полтора раза длиннее хозяина. - Слышь, бросай, дел у нас много. Будем учиться стрелять. - Чео-о? - лениво потянул Занзас, презрительно надувать гласные, как жвачку, он научился еще в Палермо, сбегая в порт при первой же возможности - собирать окурки и прочий полезный мусор. Местная шпана его не любила, Занзас платил им взаимностью. Они были старше, зато он - злее. Их было больше, но у него - пламя. - Времени в обрез, по ускоренной программе пойдем, - деловито объявил недоросток. - Съеби отсюда, - сказал Занзас, щелчком отправив окурок в фонтан. И добавил, ухмыльнувшись, - ускоренно. Потом он полетел. Совсем как чайка, но недалеко. Ровные, только сегодня выстриженные идеальными квадратами кусты акации затрещали под спиной, царапая шею и руки. Злиться и драки Занзас любил, жару и бояться - нет. Половина из его тринадцати лет прошла в месте, где липкий, душный страх поджидал за каждым поворотом, готовый упасть мешком на голову, лишая зрения, парализуя. Как когда он впервые свалился с пирса, оступившись, и захлебывался соленой маслянистой водой, новенький ботинок встрял между камней и никак не поддавался. Как когда мать становилась пунцово-горькая от граппы и орала то на бога, то на него, мечась по тесной лачуге, никого из них по-настоящему не видя. Крошечные ботинки втоптали Занзаса еще глубже в кусты, урод стоял у него на груди, без труда удерживая равновесие. - Р-разговорчики в строю! - Ты, - прохрипел Занзас, точно зная, что Вонгола никогда не теряет лица, - кто вообще такой? - Лейтенант запаса Колонелло. Подъем, салага. Десять отжиманий, - спрыгивая с него на землю, карликовый Рембо, будто специально, вдавил каблук в сплетение. Обжигающий воздух драл гортань, захлебываясь кашлем, Занзас выбрался из кустов. Кастет из кармана за это время перекочевал в кулак. Отжимаясь глубоко, неторопливо, Занзас изучал надраенные коричневые носки армейских ботинок. Мышцы на руках и груди звенели, наливаясь огнем, железо больше не холодило - обжигало костяшки, но бить ублюдка, который так легко скрутил его, будто слепого щенка, Занзас не собирался. Больше прочих историй, услышанных в особняке Вонголы, ему нравились слухи о Варии. Когда-нибудь Занзас собирался стать таким же, человеком и пальцем не шевелящим без девяностапроцентной уверенности в победе. - Никому чтоб ни слова, - сказал Колонелло на восьмом отжимании. - Вонголе это не понравится. - Я Вонгола, - ответил Занзас, припадая к земле девятый раз и краем глаза оценивая расстояние до курносого, усыпанного веснушками лица. - Мне это не нравится. - Меня не так просто убить, как тебе кажется, салага, - ухмыльнулся Колонелло. - Но ты попробуй. За каждую просраную попытку будет на десять отжиманий больше. К вечеру Занзас первый раз попал по летящей птице, после чего отжался тридцать восемь раз, а потом еще сорок два. - Ты мне проспорил, - гнусаво сообщил Колонелло, вдавленная в череп переносица восстанавливалась на глазах. - Ты сказал, что мне не понравится иметь с тобой дело. Хе-хе, давно я так не веселился. Чего пялишься, солнышка никогда не видел? На спине у Занзаса сидел ястреб и когтил ее беспощадно за любое промедление. Моря здесь не хватало, ветру - такому злому, швыряющему мокрые волосы в глаза - следовало быть соленым. Руки дрожали и гнулись все хуже. Ебанутый на всю голову карлик, посмеиваясь, разводил костер. Если он был иллюзией, следовало понять, чего хочет добиться отец. Занзас лежал на земле и слушал, как она сонно гудит. Потом Колонелло дал ему хлебнуть из фляжки, твой любимый - сказал он. Виски Занзасу и правда понравился, не то, что граппа в Палермо, с одного-единственного глотка его вконец разморило, зато он взял и понял, все сразу. - И нахрена я тебя послал? - спросил он медленно, потому что язык шевелился еще хуже рук, и уже сквозь сон едва разбирал что-то о войне, которую все проиграли, потому что Вонгола вел себя как последний мудак, то есть как обычно. За отца Занзас пообещал оторвать карлику яйца и тут же полез это делать, позабыв о процентах, а тот уложил его на каремат, на удивление бережно, и почему-то не смеялся.
Название: Золотое сердце Автор: *** Выпавший персонаж: Реборн Пейринг|персонажи: Реборн, Дино/Цуна Категория: джен, слэш Рейтинг: PG-13 Жанр: ангст Размер: 740 слов Саммари: все не совсем так, как на самом деле Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Амано Акире Предупреждения: –
читать дальшеРеборн смотрит на Дино и вспоминает, каким тот был много лет назад: потрясающе неуклюжий, взъерошенный подросток, который не желает быть тем, к чему предназначен, но не находит в себе сил даже на обычный для его возраста протест. Растяпа, беспомощный мечтатель и даже немного трусишка. До того Реборн не пробовал воспитывать детей, а уж исправлять то, что навоспитывали до него – тем более. Глядя на Дино, он видит не пример собственной крутизны как наставника, а подтверждение, что чудеса иногда все-таки случаются. Дон Каваллоне – умный, хитрый, грозный и невероятно популярный, а еще он отличный боец, а его бытовая неловкость мила, как охапка котят, и служит превосходной маскировкой. Что выросло – то выросло. Но чудеса чудесами, а есть кое-что, что Реборн смело может ставить в заслугу себе и никому другому. Дино Каваллоне, милейший из донов современности, внимательный, заботливый, оберегающий Семью и мирных граждан, – Дино любит всех… и никого. Если не знать его совсем хорошо, можно впасть в заблуждение. К примеру, Дино чертовски внимателен к бывшему однокласснику, ныне варийскому капитану. Помогает чем только может, беспокоится, когда Сквало очертя голову кидается в очередное смертельно опасное безрассудство. Дино сидит у его постели, когда он ранен, и с удовольствием проводит с ним время, когда оба они ничем сильно не заняты. Как тут не подумать всякого? Но Дино точно так же привязан к своему младшему товарищу, ученику и злейшему другу – Хибари. Мотается к нему в гости через полпланеты, тренируется с ним так, что не вдруг и скажешь, драка это или такая бурная прелюдия к чему-то малопристойному. Спросить кого угодно, кто видит их вдвоем: любит ли Дино Кёю? – кто рискнет ответить «нет»… Или Цуна, при виде которого Дино сияет солнышком, даже если устал и зол, в делах по уши или в крови по локоть. Дон Вонгола и дон Каваллоне близкие друзья, ближайшие, они любят друг друга, как родные братья – в мире мафии каждый знает об этом. Задень одного – будешь иметь дело с обоими, и они не угомонятся, пока не добьются справедливости, или отмщения, или любой другой цели, какую преследуют. Велика сила этой любви. Но Реборн знает Дино Каваллоне лучше, чем кто-либо другой. Даже лучше, чем верный Ромарио. И знает, что на самом деле Дино не любит никого – так сильно, чтобы потерять голову, так, чтобы совершать безумства, так, чтобы рано или поздно расшибиться об это чувство, и хорошо если не насмерть. И это, черт побери, лучшее, что Реборн сумел ему дать: золотое сердце, где золото не только драгоценность, но и холодный металл. Благородный металл и красивый, не тускнеет, не ржавеет… У дона Каваллоне золотое сердце, и Реборн за него спокоен: с тех пор, как у Дино не стало отца, он не теряет голову от любви. Пришлось потрудиться, чтобы мальчишеская готовность полюбить каждого, кто проявит хоть каплю приязни, выгорела дотла, оставив по себе доброту к людям – но и не более того. Реборн хотел поначалу, чтобы с Цуной случилось то же, но сердце Цуны и так – вечно пылающий огонь, там нечему прогорать. Знай Реборн, как в том будущем, где Мильфиоре уничтожали аркобалено, Дино и Цуна шли по следу его убийц, не жалея ни денег, ни пуль; знай он, что его ученики своими руками сделали с этим людьми, когда изловили их… …и как они выходили из подвала в замке Варии, потому что ни у Вонголы, ни у Каваллоне просто не было настоящей пыточной с толстыми стенами, – они шли, и за ними оставались кровавые следы… …и как потом, с грехом пополам вымыв руки и лица, они сидели и пили граппу, как воду, не чувствуя ни вкуса, ни опьянения… …и как еще позже они катались по ковру, стискивая друг друга в объятиях, больше похожие на диких зверей, чем на страстных любовников, потому что горе их не нашло утоления в мучениях виновных… …и как после Дино рыдал без слез, уткнувшись Цуне в колени, а тот смотрел в темноту с бесстрастным лицом, как у его тезки-сегуна на гравюре… …и как Дино позавидовал Цуне, когда тому привезли заказанный гроб – потому что Цуна будет мертв или заключен в безвременье и забудет о своей боли, а Дино придется жить, чувствовать и помнить… …знай все это Реборн, он бы, пожалуй, не гордился тем, что невольно запечатлел свой образ в золоте сердца Дино Каваллоне. Но того будущего больше не случится, а если случится – все равно Реборн до этих событий не доживет и никогда не узнает, что на самом деле натворил. Так что он смотрит на Дино и самодовольно улыбается: вот идет его воспитанник, блистательный дон Каваллоне, который никого не любит по-настоящему, и в этом его сила и неуязвимость. Меньше знаешь, говорят, – крепче спишь.
Название: Smile Автор: *** Выпавший персонаж Хибари Кея Пейринг/персонажи: Дино/Хибари Категория: слэш Рейтинг: G Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Амано
Тема у-мыла: "Июльский фестиваль: Дино/Занзас" в зависимости от выбранного персонажа. Исполнения присылаем до 30.07 включительно. Сроки продлены до 01.08 включительно. Работы присланные после 23.59 01.08 по Мск пойдут во внеконкурс и не будут участвовать в голосовании.
Коды шапок приведены ниже. Пожалуйста, внимательно заполните форму, пункты убирать не нужно. Просьба к участникам использовать данные шапки с проставленными тегами, либо расставлять их самостоятельно в такой же форме.
Персонаж, получивший наибольшее количество голосов, станет персонажем месяца. Если два персонажа наберут равное или близкое количество голосов, то персонажей месяца будет двое.
Голосовать можно только за одного персонажа и только от своего аккаунта. Анонимные голоса не принимаются.
Голосование проводится с полуночи по мск 4.07 до 23.59 7.07.