Работа №2

[rbrn-fstvl]

Название: Третьего не дано
Автор: ***
Бета: ***
Выпавший персонаж: Тикуса Какимото
Пейринг|персонажи: Хибари/Тикуса
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Размер: ~800 слов
Саммари: люди не то, чем кажутся
Дисклеймер: употребляю, но не извлекаю
Предупреждения: смерть не указанных выше персонажей

Когда хрустит то ли лед, то ли череп, Тикуса думает: что-то пошло не так. Он хочет подняться, но пятки скользят, земля уползает из-под руки. Шаги приближаются, он слышит их сквозь завывание ветра. Кшк-кшк-кшк. Под затылком мокро и горячо. Или холодно, Тикуса не уверен. Значения слов путаются, как и многое другое. С ними это случается, в последнее время чаще.
Что же ты, — говорит не-Тикуса.
Я не мог драться лучше, хочется ему ответить. Ты же знаешь.
Метель скулит, огромный ньюфаундленд, покрывая все вокруг мокрой грязно-белой шерстью, она набивается в глаза и в рот, мешая дышать, но не мешая не-Тикусе смеяться.
Ты его разочаровал, — говорит не-Тикуса. Шаги уже совсем рядом, твердые, размеренные.
Ты этого хотел, вздрагивает Тикуса, чужие руки вздергивают его, хватают за волосы, валят лицом в сугроб, никто не слушает его, никто не слышит. Никого нет.
— Ты! — хрипит Тикуса, бесполезно, беспомощно зовет Тикуса.
— О чем. Мы. Договаривались, — на каждое слово приходится удар. Хибари не умеет разговаривать по-другому.
Я не знаю, молчит Тикуса, потому что не-Тикуса делает вид, что его нет, а Хибари плевать на его ответы. Красные пятна на снегу совсем как триптих на виа Палестро. Гусеницы Роршаха. Бабочки Роршаха. И что-то третье, что не-Тикуса не успел рассмотреть, потому что пришел тот человек.
Стальной носок высокого черного ботинка врезается в ребра. Это ничего, это ничего не значит. Рано или поздно, думает Тикуса, это закончится. Ньюфаундленд убежит играть в другой город. Хибари устанет и позовет кого-нибудь с желтым кольцом. Когда ты в мафии, тебе не дают просто так умереть.
Но в мафии — не-Тикуса, а не Тикуса, и он молчит.
Вернись, выплевывает Тикуса вместе с кровью, когда мышцы сводит судорогой и в первый раз становится страшно. Но вместо не-Тикусы возвращаются цепкие, жесткие пальцы Хибари на горло; колючий, острый взгляд Хибари в глаза.
— Я тебе сказал. Мы найдем его вместе. Он наш.
Тот человек из галереи на виа Палестро, который убил Кусакабе. Тикуса не помнит его лица, потому что не-Тикуса этого не хотел. Только светло-коричневые замшевые ботинки CAT, носки едва торчали из-под длинных десантных штанов, заляпанных чем-то коричневым или красно-бурым, как ржавчина, как краска, как гаспачо, как засохшая кровь.
Тикуса помнит, что надо отвечать.
— Я нашел его первым. Но отпустил для тебя. Твоя очередь.
Этого слишком много для него одного — горького, горячего дыхания Хибари, сухих, твердых губ Хибари. Он сказал, молчит Тикуса, хотя никто внутри не заставляет его заткнуться, как бывало раньше, так вот он сказал, этот человек в кресле: "Похоже, нас четверо. В два раза больше, чем бывает естественным образом. Поделим?".
А не-Тикуса заставил свет погаснуть перед тем, как из-за рам, из-под статуй, из щелей кондиционера поползли змеи.
Поэтому теперь никак не вспомнить, что было неправильно с лицом.
— Я не... — только и шепчет Тикуса, но никто его не слышит, как будто Хибари — резкий, упрямый — тоже кем-то своим одержим.
— Завтра, — говорит Хибари, снег вокруг них тает быстрее, чем падает. От снега болит спина, от члена болит задница, от веса болят ребра. Тикуса закрывает глаза и подается вперед. Он помнит, как прикусывать соленую кожу чуть ниже основания шеи, чтобы не было потом видно под воротником. Он помнит, как подставлять горло, Хибари любит оставлять свои следы на видных местах. Он помнит, как сжимать волосы в кулаке, оттягивая руку назад, когда становится слишком больно.
Он даже помнит, как смеяться. Если это не вернет не-Тикусу обратно, он не знает, как еще можно его вернуть.
— Завтра, — говорит Хибари, цепляясь за это слово, как будто забыл все другие. — Я тебе уступлю.
Но даже это не помогает и судорожное сокращение мышц сразу внутри и снаружи не помогает тоже. Соленый снег стекает по щеке. Хибари лежит сверху неподвижно, едва ли дыша, отчего становится страшно: вдруг он тоже взял и умер. Как Хром три дня назад. Как Кусакабе в начале февраля. Как...
— Это с чего вдруг? — спрашивает Тикуса легко и отстраненно, как обычно говорил не-Тикуса.
Хибари поднимается и морщится, натягивая мокрую одежду. Рывком поднимает на ноги его, подставляя плечо. Тикуса цепляется за него крепче, чем стоило бы, от этого гораздо противнее внутри, чем даже от пустоты.
— Я знаю про Милан, — говорит Хибари сухо, кш-кшк, кшк-кшк, кш-кш-кшк теперь звучат их нетвердые спаренные шаги, а его пальцы зачем-то крепче сжимаются на плече Тикусы — Мукуро, я знаю про Кена.
И тут Тикуса в первый раз в жизни валит его, набрасывается, врезает кулак в сплетение, раз, другой, снова, и кричит, что он вернется, что ему всегда было наплевать на Кена и Хром, что ничего страшного не случилось, что это просто такой план, а Хибари совсем не сопротивляется, а сраный ньюфаундленд мочится прямо в глаза слепящей солнечной струей, а картина называлась куколки, а змеи кусали себя за хвосты, а был ли Мукуро потом, или он его выдумал, или это был вовсе не Мукуро — как теперь вспомнить, как?
— Засунь себе свои планы... — кривит губы Хибари, легко стряхнув его с себя, как пустую арахисовую шелуху. — Утром сделаем все по-моему.
— По-твоему мы все делали в прошлый раз, — легко, как по натоптанной дорожке, отзывается Тикуса.
И еще несколько раз оглядывается через плечо. Косые цепочки следов двоятся в глазах, и поди разбери, сколько их тут...